Рэйчел Кушнер - Комната на Марсе [litres]

Джимми Борода работал вышибалой в разных стрип-клубах по всему городу еще с 1960-х. Он рассказывал истории. Одна была про чокнутого режиссера, который влюбился в порнозвезду по имени Чудо-Том. Чудо-Том выступал в гейском порнотеатре, где Джимми Борода был привратником. Чудо-Тому не особенно был нужен этот режиссер. Он использовал его, а потом бросил ради кого-то другого. Отвергнутый режиссер, пылая злобой, сел на междугородный автобус и приехал в Сиракузы в штате Нью-Йорк, откуда был родом Чудо-Том. Режиссер постучал в дверь дома Чудо-Тома, где жила его мать. Дальше, в изложении Джимми Бороды, открывается дверь, и на пороге появляется мать, чопорная старуха, застегнутая на все пуговицы, типичная нью-йоркская матрона. Она говорит: «Да, я могу чем-то помочь?» А режиссер говорит: «Нет, мэм, просто я подумал, вы захотите взглянуть на это». И разворачивает красочный плакат, на котором Чудо-Том приходует своего брата-близнеца. Они вдвоем снимались в порно. На этом моменте Джимми Борода так хохотал, что едва мог говорить. «Этот парень показал старушке из верхнего Нью-Йорка двух ее сыновей, ебущихся друг с другом». Он считал, что ничего, смешнее этого не слышал. Это типичный пример чувства юмора Джимми Бороды. Не стоит удивляться, что ему показалось смешным запалить мое укрытие от Курта Кеннеди. После того как я перебралась из Сан-Франциско в Лос-Анджелес, Кеннеди не находил себе покоя, пока не выяснил, где я. От Джимми Бороды.

К тому времени, как пошел второй год жизни Гордона Хаузера в Стэнвилле, он уже не путал крик животного с криком женщины. Тот крик, что он слышал в одну из первых ночей в своей хижине, издавала пума. Не женщина и не в беде.

Когда выпал первый зимний снег, он увидел звериные следы вокруг жилища, закругленные выемки, точно совпадавшие по форме и площади с теми, что описывались в его путеводителе, согласно которому, голос пумы отличался широким диапазоном и мог напоминать крик, визг или стон женщины.

Он никогда не видел пуму, только слышал. Иногда ранним утром, спускаясь по склону в сторону Стэнвилла, он замечал серых лисиц, подметавших землю глянцевитыми хвостами. Он шел по извилистой дорожке, минуя высохшие без дождей дубы, неровные листочки которых покрывала пыль, и ржаво-красные купы конских каштанов и дымчато-зеленых толокнянок. Ветви конских каштанов без листвы отливали на солнце белым, точно кость. Травы были густо-желтыми, как влажная солома. Он никогда еще не видел таких красивых трав.

На прямом участке дороги на подходе к бурой низине в пейзаж вторгались нефтепроводы и нефтяные вышки, оси которых беспрерывно крутились. За вышками был пыльный рыжий перелесок и ферма с двумя пальмами перед домом, а дальше дорога раздваивалась. Эти две пальмы с густой, лохматой кроной выделялись своим экзотическим шиком, вроде инуитских сапог.

На дне долины температура была на двадцать градусов выше, а в воздухе висел тяжелый запах удобрений. Больше не было видно ни апельсиновых деревьев, ни нефтяных вышек, только линии электропередачи и миндальные рощи, тянувшиеся ровными длинными рядами до самой тюрьмы.

Как и во всех тюрьмах Калифорнии, перед Стэнвиллской тюрьмой реяли три флага: государственный, штата и ВП/ПБВ [33] Военнопленные/пропавшие без вести. . Флаг ВП, служивший напоминанием о солдатах, пропавших во Вьетнаме, всегда угнетал Гордона, поскольку эта война стала позорным поражением для США. Все военнопленные наверняка были давно мертвы, и в любом случае никто не собирался возвращаться за ними, но тюремные надзиратели в любом исправительном учреждении упрямо поднимали флаг в их честь. Теперь, когда захватывали военных, все было по-другому. Многие из них служили по контракту, и им отрубали головы в прямом эфире. Президент Буш заявил по телевизору, что он строит больницы и школы для граждан Ирака. Бамперы большинства машин, припаркованных у Стэнвиллской тюрьмы, украшали желтые ленточки [34] Для американцев желтая лента символизирует память о военнопленных и заложниках. .

Освоить тюремную планировку было непросто. Все эти одно- и двухэтажные строения из шлакобетона, стоявшие поодаль друг от друга на обширном пространстве из грязи и бетона, опоясанные завитками колючей проволоки, казались Гордону одинаковыми. Он проходил через три электронных двери, чтобы попасть в свою классную комнату, представлявшую собой вагон без окон, рядом с техническими мастерскими и центральной кухней. Из кухни постоянно несло прогорклым жиром, перекрываемым только едкой вонью растворителя из автомастерской, где стояли в ряд джипы надзирателей, которые заключенные перекрашивали втридешева.