Уильям Голдинг - Повелитель мух

У него вырвали рог, и голос Хрюши заорал пронзительно:

— Я ни за каких за духов не голосовал!

Он рывком повернулся к собранию:

— И запомните.

Слышно было, как он топнул ногой.

— Кто мы? Люди? Или зверье? Или дикари? Что про нас взрослые скажут? Разбегаемся, свиней убиваем, костер бросаем, а теперь еще — вот!

На него надвинулась грозная тень.

— А ну, заткнись, слизняк жирный!

Завязалась мгновенная стычка, и вверх-вниз задергался мерцающий в темноте рог, Ральф вскочил:

— Джек! Джек! Рог не у тебя! Дай ему сказать!

На него наплывало лицо Джека.

— И ты сам тоже заткнись! Да кто ты такой? Сидишь, распоряжаешься! Петь ты не умеешь, охотиться не умеешь…

— Я главный. Меня выбрали.

— Подумаешь, выбрали! Дело большое! Только и знаешь приказы дурацкие отдавать!.. Много ты понимаешь!

— Рог у Хрюши.

— Ах, Хрюша! Ну и цацкайся со своим любимчиком!

— Джек!

Джек передразнил злобно:

— Джек! Джек!

— Правила! — крикнул Ральф. — Ты нарушаешь правила!

— Ну и что?

Ральф взял себя в руки.

— А то, что, кроме правил, у нас ничего нет.

Но Джек уже орал ему в лицо:

— Катись ты со своими правилами! Мы сильные! Мы охотники! Если зверь этот есть, мы его выследим! Зажмем в кольцо и будем бить, бить, бить!

И с диким воем выбежал на бледный берег. Тотчас площадка наполнилась беготней, сутолокой, воплями, хохотом. Собрание кончилось. Все кинулись врассыпную, к воде, по берегу, во тьму. Ральф почувствовал щекой прохладу раковины и взял рог из рук у Хрюши.

— Что взрослые скажут? — крикнул опять Хрюша. — Ну погляди ты на них!

С берега летели охотничьи кличи, истерический хохот и полные непритворного ужаса взвизги.

— Ты протруби в рог, а, Ральф.

Хрюша стоял так близко, что Ральф видел, как блестит уцелевшее стеклышко.

— Неужели они так и не поняли? Про костер?

— Ты будь с ними твердо. Заставь, чтоб они тебя слушались.

Ральф ответил старательно, словно перед классом теорему доказывал:

— Предположим, я протрублю в рог, а они не придут. Тогда — все. Мы не сможем поддерживать костер. Станем как звери. И нас никогда не спасут.

— А не протрубишь — все равно мы станем как звери. Мне не видать, чего они там делают, но зато мне слыхать.

Разбросанные по песку фигурки слились в густую, черную, вертящуюся массу. Что-то они там пели, выли, а изнемогшие малыши разбредались, голося. Ральф поднял к губам рог и сразу опустил.

— А главное, Хрюша: есть эти духи? И этот зверь?

— Конечно, нету их.

— Ну почему?

— Да потому, что тогда бы все ни к чему. Дома, улицы. И телевизор бы не работал. И все бы тогда зазря. Без смысла.

Танцевали и пели уже далеко, пенье сливалось вдалеке в бессловесный вой.

— А может, и правда все без смысла. Ну, тут, на острове? И они за нами следят, подстерегают?

Ральфа всего затрясло, он так бросился к Хрюше, что стукнулся об него в темноте, и оба испугались.

— Хватит тебе! И так плохо, Ральф, прямо не могу я больше! Если еще и духи эти…

— Не буду я больше главным. Ну, послушай ты их!

— Ох, господи! Нет! Нет!

Хрюша вцепился в плечо Ральфа.

— Если Джек будет главным, будет одна охота и никакой не костер. И мы тут все перемрем…

И вдруг Хрюша взвизгнул:

— Ой, кто это тут еще?

— Это я, Саймон.

— Да уж. Молодцы, — сказал Ральф. — Три слепых мышонка. Нет, откажусь я.

— Если ты откажешься, — перепугано зашептал Хрюша, — что же со мной-то будет?

— А ничего.

— Он меня ненавидит. За что — не знаю. Тебе-то что. Он тебя уважает. И потом, ты ж в случае чего и садануть можешь.

— Ну да! А сам-то как с ним сейчас подрался!

— У меня же был рог, — просто сказал Хрюша. — Я имел право говорить.

Саймон шевельнулся во тьме:

— Ты оставайся главным!

— Ты бы уж помалкивал, крошка. Ты почему не мог сказать, что никакого зверя нет?

— Я его боюсь, — шептал Хрюша. — И поэтому я его знаю как облупленного. Когда боишься кого, ты его ненавидишь и все думаешь про него и никак не выбросишь из головы. И даже уж поверишь, что он — ничего, а потом как посмотришь на него — и вроде астмы, аж дышать трудно. И знаешь чего, Ральф? Он ведь и тебя ненавидит.

— Меня? А меня за что же?

— Не знаю я. Ты на него за костер ругался. И потом ты у нас главный, а не он.

— Он зато Джек Меридью!

— Я болел много, лежал в постели и думал. Я насчет людей понимаю. И насчет себя понимаю. И насчет его. Тебя-то он не тронет. Но если ты ему мешать больше не будешь, он на того, кто рядом, накинется. На меня.