Алексей Шепелёв - Russian Disneyland

Возле огненной жары Электричества шары В темноте души поэтов На горе круги – пляски чёрных силуэтов!..

Тоже мне сломенно-золотой-бревёнчатый Есенин туев, тёмно-пещерно-кровавый Гумилёв с фамилией на «лёв» и с рифмой «зёв», мельхиоровый ты наш, фильдепёрстовый, Манденьштамп! Кто так литератора? Не поверите: тот же, кажется, Яха или Сибаба! И не по остроумию – просто читать плохо умеют. На каждом написано: «Коновод»!.. «Купание красного коня», рассказ Бианки «Сомята», Паустовского – «Ёж»!..

Пахнет плесенью и гарью мяса Плач ребёнка, волчий вой Расплодилась ночи раса И зовёт нас за собой…

Слышишь шёпот в тишине Сквозь биение часов? Это он зовёт: «Иди ко мне!» Запирайся на засов!

Спиртное, невыразимая тишина, стихи и одновременное погружение в мысли…

И не заметил!..

Знаю и помню, как она движется, двигается… не только как она смеётся, вздыхает, зевает, но и как дышит, чихает, сморкается… одёргивает блузку, подтягивает штаны… представляю, как она писает…

Каким-то другим зрением вижу, как она входит – именно она! – плавно, но и чуть шаркая, подходит, почти подкрадывается ко мне сзади и закрывает мне глаза ладонями: известный жест «Угадай кто!».

Гаснут костры, клубится туман Чёрным распятием угли…

Чувствую лёгкое прикосновение её мягких влажных пальцев. Помню, как они выглядят: вытянутые и чуть смуглые, с заострёнными ноготками, какими-то бесцветными, с белыми точками на них… помню и всю их историю – и оперативную , мало кому заметную: как краснеют ладошки от перемены температуры или эмоции, и что она с ними делает – тихо-незаметно ломает, хрустит суставами, суёт в рот кончики, – и длинную , которую зафиксировать вообще никому не придёт в голову, которую не помнит даже её мать: какие руки у неё были всё это время (ведь наблюдаю со второго класса!), как они изменялись, как она грызла ногти, чесала их и ими, как была бородавка на правой, и на левой – коричневатый йодово-засохше-кровяной бинт, а потом беловатый шрамчик…

В чащу лесную ползёт караван Загар настроений смуглых…

Помню её всю: фигуру, мимику, жесты в разных ситуациях, глаза, губы, язык, зубы, открытые участки кожи, рубечик от трусов, а чуть выше рубец от штанов… В сущности, я видел её всю, всё её тело исключая только четыре небольшие окружности вокруг четырёх точек, скрытые тремя треугольниками… ну, или четырмя…

Как змеи сползаются тени в болото В фосфоре раны лизать На них стрелы света открыли охоту Ночью всё начнётся опять! Небо порвав, сквозь гнойную рану Звери и люди – кто уцелел

Нет, в купальнике он её никогда не видел, видел только, да и то всего раз, мелькнувшие из-под относительно короткой юбки ляжки (итого 60% кожи) – кожа на них показалась гусиной, даже какой-то грубоватой, но, может быть, только показалось.

В мучениях страшных рождает оно Возводят кривое распятье Капли крови брызжут фонтаном Они не боятся этих стрел – На белое-белое полотно Боятся проклятья.

Я узнаю её тепло, её запах…

Взвилось пламя выше неба Выжгло всё до черноты Силам тьмы поджарив хлеба Все ослепли как кроты!

О Яночка! – это она! Сама пришла ко мне, я кладу свои ладони на её, как бы обнимаю их, чуть дрожащие, тёплые, с колечками-недельками…

Было это или не было, непонятно. Ему казалось, что его надежды, желания и фантазии настоль сильны, что скоро воплотятся просто сами по себе. Потом говорили даже некоторые, что она сидела у него на коленях, а он кормил её виноградом и апельсинами.

С тяжёлым сердцем Бадор открывал дверь школы, мучительно вспоминая недавние события. Всё было как во сне… И как же ему не хотелось идти на работу – в первый раз наверное за всё время! – хотелось куда-нибудь уйти, скрыться – куда-нибудь далеко-далеко, где никого нет, нет этого стыда, этой мерзости, а только сияет жаркое солнце над ярко-зелёными холмами, мирно пасутся овцы, пахнет мандаринами, гранатами и свежим хлебом…

Некоторые ученики, здоровавшиеся с ним, не скрывали улыбки до ушей, а товарищ Губов даже громко и нагло засмеялся при виде потемневшего лицом и душой педагога.

Зашёл в учительскую. Комок в горле.

– Зд-равствуйте…

Директор отвернулся к окну.

Набиравшие какие-то карты и пособия двое учеников, переглянулись и чуть не сгыгыкнули. Показалось, что учителя тоже.

Он всё мялся, пытаясь приладить на рычаг вешалки свою промокшую ондатровую шапку. Плащ уж он не знал, снимать или нет. Да и шапка-то никак ещё…