Майкл Задурьян - В погоне за праздником

– Лестер Дилл, тот самый человек, который много лет рекламировал эти пещеры, был очень щедр к молодым парам. В шестьдесят первом году он предложил оплатить свадьбу всем, кто согласится провести ее в пещерах. Это был огромный успех. Тридцать две пары приняли его предложение.

Она оглядывается на меня, ожидая возражений, но мне уже надоело подымать шум, и я лишь улыбаюсь в ответ. Свадьба в пещере? В моей голове такое не укладывается. Когда мы с Джоном решили связать себя узами брака, сделали то же, что и все тогда, – простая церемония в церкви по соседству, небольшой прием в доме тети Кэрри, только его и мои родители, ближайшие друзья, мама испекла торт. Что еще? Кофе и сэндвичи. Скромный праздник, ничего общего с показухой, в которую нынче превращают свадьбы, арендуя соборы, бальные залы и лимузины. Свадьба Синди едва не разорила нас, а в итоге молодые разошлись. В чем смысл-то повального безумия, объясните мне? Все шикарные свадьбы на свете не подготовят тебя к тому, чем все это закончится. А закончится креслом-каталкой, в котором тебя повезет по обезображенной туристической пещере тот самый мужчина, отец твоих выросших детей. Опомниться не успеешь, как этот день настанет.

Сюрприз! Еще один маленький мрачный адок на шоссе 66 – Куба, штат Миссури. В путеводителях я много чего вычитала о былой славе этих унылых деревенек. Куба некогда похвалялась “Мидвеем”, гигантским комплексом с отелем, центром продажи автомобилей и круглосуточным рестораном. Теперь всего-то и есть что ларек с фруктами об одной продавщице. Поди знай.

– Джон, притормози у ларька. Куплю винограда.

Джон сворачивает к маленькому фанерному ларьку, где продается свежий виноград и виноградный сок. Похоже, мы заехали в страну виноделов, и как раз в пору сбора урожая.

– Посиди пока в машине, Джон, хорошо?

– Ладно, Элла. А попить тут что-нибудь есть?

– Я возьму нам виноградного сока, хочешь?

Джон кивает:

– Звучит неплохо.

– Не вздумай уехать без меня, – предупреждаю я полушутя, но и всерьез. И так, и эдак. Джон стал почти невосприимчив к юмору. Сам он порой еще заставляет меня смеяться, может быть того не замечая, но мои шутки, уж какие есть, ему непонятны.

Я покупаю гроздь винограда и кварту темного, как кровь, сока. Продавщица складывает все вместе в бумажный пакет.

– Вот, дорогуша, – произносит она со сладкой улыбкой. Небось, приберегает ее специально для очаровательных бабулек вроде меня, эксцентричных старушек в бейсбольных кепках, изящно ковыляющих, опираясь на палку, от трейлера, сплошь заклеенного стикерами. Джон издавна питал слабость к наклейкам с названием штата жирными буквами и надписями вроде “СТРАНА ЧУДЕС” и тому подобное. Задницу нашего фургона из-под них и не разглядишь.

Не то чтоб я сомневалась в искренности этой улыбки. Нет, я не сомневаюсь. По нынешним временам я всегда рада видеть приветливое лицо, в особенности если человек еще и еду мне предлагает.

– Спасибо, мисс, – отвечаю я, вручая продавщице долларовые купюры. Местных правил любезного обращения я не знаю и дорогушей ее назвать не решусь.

– Хорошего вам дня, мэм.

Слегка мурлычущий голос, среднезападный выговор, какого не ожидаешь услышать на плато Озарк, вполне приятный на слух. Мы, жители Среднего Запада, чаще подмечаем другие акценты – потому, думаю я, что наш собственный имеет так мало отличий. Но когда я слышу вариации нашего твердого “р” и носовой прононс, то начинаю ценить нашу родную речь, ровную, плоскую интонацию под стать ландшафту.

Мы сидим в кабине, цедим сок, едим виноград с крекерами “цыпленок в печенье”. Странное сочетание, едва ли я могу его одобрить, но не было сил шарить в дальнем конце трейлера в поисках чего-то посущественнее. Вообще-то я рада и тому, что проснулся аппетит. Ягоды темные, мясистые и сочные, так что я предусмотрительно подвязала салфетку. Едим молча. Джон время от времени одобрительно крякает, но и только. И это хорошо – что мы оба молчим. Болтовня все испортила бы. На миг я счастлива – до слез. Именно такие мгновения превращают путешествие в чудо, именно ради них я наплевала на докторов и детей. Джон и я, вдвоем, как всю жизнь, ничего не говорим, ничего особенного не делаем, просто – отдыхаем. Ничто не длится вечно, и все-таки даже когда понимаешь, что вот-вот все закончится, порой удается повернуть вспять и ухватить еще чуточку жизни, и никто этого даже не заметит.

Мы едем по очень старому участку 66-го – с бордюром, розоватый камень с прожилками гудрона, – пока он не переходит в Тирдроп-роуд, которая приводит нас к Чертову локтю, извилистому проезду по ржавому железному подвесному мосту над рекой Биг-Пайни. Такие названия, как Биг-Пайни, вызывают у меня улыбку. Далековато я заехала от мест, где провела детство, там реки именовались Руж или Сент-Клэр. На слух претенциозно, по-французски, хотя Детройт далек от изящества и даже в пятидесятые, в пору своего расцвета, был жестким промышленным городом, развязным и жирным от копоти. Но я не могла бы вообразить себе иное начало жизни в другом месте.