Владимир Шапко - Переезд на юг

Молодые-ранние сразу устроили мозговой штурм, заспорили. Совсем забыв о просителях. Однако быстро пришли к единому: нужно срочно подключить Георгия Ивановича и осветить потом его помощь во всех газетах города. Только так! Это будет очень полезно для партии. И для Георгия Ивановича .

– Молодцы! – одобрил Крымов. – Правильно мыслите. Действуйте.

Молодые исчезли.

Крымов пояснил просителям. Как бы по секрету:

– Георгий Иванович – депутат Государственной думы от нашего региона. На ваше счастье он сейчас здесь, в городе. Отдыхает у себя на даче. Думаю, что он нам поможет. Побудьте пока в приёмной.

В приёмной сидели неподалёку от скучающей секретарши Нины. Которая изредка, как кошка лапой, принималась оглаживать своё лицо перед зеркальцем. И вновь застывала.

Время тянулось медленно. Но говорить не решались. Что делал Крымов за открытой дверью – неизвестно. Спал? Или, может быть, думал?

Наконец депутата привезли. В кабинет Крымова молодые провели мужчину как будто со сна или из вытрезвителя – в затрапезном старом плаще, казалось, прямо на майку, с непокрытой головой.

Скрылись все в кабинете и закрыли дверь. Видимо, провести небольшое совещание. Разработать стратегию. Нина спешно тасовала бумаги на столе. Чтобы быть готовой к любому форс-мажору.

Все вновь появились в приёмной. Теперь направляли затрапезного на выход. Радостный Крымов помахал просителям: «Пошли-пошли-пошли!»

К ФМС подкатили на двух авто. Стали прямо напротив окон.

Депутат пошёл словно бы с большой охраной. Прямо к начальнику ФМС. Табашников и Парфентьев суетились, не могли ни с какой стороны воткнуться. Вроде бы и не нужны были вовсе.

Сидели на диванчике возле сейфовой двери, пытались что-нибудь услышать за ней. Молодые не сидели, не могли – рыскали.

Видимо, после звонка начальника с папкой к кабинету простучала каблучками Кугель. Успела зло глянуть на двух дружков. И те разом застыли. Как нездешние.

Минут через пять выглянул Крымов:

– Зайдите, Павел Петрович.

Теперь Табашников один вслушивался. Будто пёс, брал всё то на левое ухо, то на правое.

Наконец дверь широко распахнулась. И все вышли в коридор. И депутат Георгий Иванович, и Крымов, и беленький Парфентьев, и даже сам начальник ФМС. (Кугель не посмела высунуться, провалилась где-то в кабинете.)

В затрапезном тряс Парфентьеву руку, желал всего доброго. Все широко улыбались. От души.

Только вышли из здания, группу начали снимать три фотографа. Группа сразу сорганизовалась, депутат взял ручку преданного старичка в свою большую ладонь и повернул серьёзную голову к фотографам: он всегда готов помочь людям. Даже мигрантам.

Почему-то не хотелось рассказывать Агееву о случае в ФМС. Особенно о том, как после всего надрался в доме у брата Парфентьева. Как плакали они оба и обнимали восьмидесятитрёхлетнего старика в коляске. Прибранного по случаю гостя, но уже и пугающегося таких откровенных чувств брата и его нового товарища. «Легче, легче ребята. Раздавите, ульёте слезами».

Через неделю Агеев сам спросил:

– Ты что, в ЛДПР вступил?

– С чего ты взял?

– На, полюбуйся. Андрей газету вчера принёс. Ты – в монолитном ряду партии.

На газетном сером снимке Табашников себя не узнал. Он получился каким-то задвинутым. Тянул голову из заднего ряда группы. С ноздрями как-то впереди лица. Словно стремился, чтобы все увидели его ноздри.

– Ты ошибся, Гена. Просто случайно помог хорошему человеку.

Рассказал, как всё было.

Агеев долго молчал, забывчиво помешивая чай.

– Да-а. Не случись ты рядом со стариком, не случись этот депутат с перепоя – старика наверняка бы уже депортировали. И оставил бы он брата умирать одного. И никакие мольбы не подействовали бы на сволочей. Представь эту картину, как его вытаскивают из дома брата и тащат к машине, чтобы везти на самолёт. Представь это всё, услышь его крики. Волосы дыбом!..

Опять молчал.

– В сволочное время мы живём, Евгений. В сволочное.

Шли по Пушкина. По частному сектору. Два неутомимых городских путешественника. Агеев спотыкался на тротуаре, но твердил своё: «Для него похвала окружающих, Женя, – что удар бича для дурного коня. И взъярился весь, и на дыбы встал! И поскакал вместе с дуростью своей по буграм и ямам». Речь, конечно, о дорогом Валерии. О никак не забываемом Валерии. Засевшем в глупой башке старика – намертво. Как-то бы вытащить надо несчастного из его головы. И отпустить на все стороны. Чтоб убегал от злыдня тестя и не оглядывался.