Элис Сиболд - Милые кости [litres]

Лен Фэнермен тактично перешел на шепот, хотя, по маминым наблюдениям, не отличался особой любовью к детям. Он смотрел, как она переносит мальчишек на диван, но не порывался помочь или высказаться, в отличие от других полицейских, которые судили о матери по ее детям, живым и мертвым.

– Джек хочет с вами поговорить, – сообщила мама. – Но у вас, видимо, нет времени его дожидаться.

– Время пока есть.

Я видела, как у нее из-за уха выбилась непослушная прядь черных волос. От этого ее лицо смягчилось. Лен тоже это заметил.

– Он пошел к этому Рэю Сингху, без вины виноватому, – сообщила мама, убирая прядку за ухо.

– Что поделаешь, пришлось его допросить, – сказал Лен.

– Понимаю. Конечно, никакой подросток не способен… – Она осеклась, и Лен не стал переспрашивать.

– У него стопроцентное алиби.

Мама взяла со стола фломастер.

Лен следил, как она рисует человечков и собак. Бакли с Нейтом мирно посапывали на диване. Мой брат свернулся калачиком и, лежа в позе эмбриона, сунул в рот большой палец. Мама всегда говорила, что мы сообща должны помочь ему избавиться от этой привычки. Но сейчас она позавидовала его безмятежности.

– Вы – как моя жена, – сказал Лен после долгой паузы, когда мама успела нарисовать оранжевого пуделя и какого-то урода, похожего на синюю лошадь под пытками.

– Так же неспособна к рисованию?

– Если не о чем говорить, она всегда помалкивала.

Прошло еще несколько минут. Желтый кружок – солнце. Коричневый домик и цветочки у порога – розовые, голубые, лиловые.

– Почему в прошедшем времени?

Стукнула дверь гаража.

– Она умерла вскоре после нашей свадьбы, – сказал Лен.

– Папа! – завопил Бакли и соскочил с дивана, забыв про Нейта и про все на свете.

– Сочувствую вам, – сказала мама Лену Фэнермену.

– Я тоже вам сочувствую, – отозвался он. – Мне очень жаль Сюзи. Честное слово.

У задней двери папа приветствовал Бакли и Нейта оглушительными воплями и криком: «Кислород перекрыли!» Так он говорил каждый раз, когда мы висли у него на шее. Хотя в таком веселье сквозила натужность, ради моего брата он старался поднять себе настроение, и это было лучшей частью долгого дня.

Мама не сводила глаз с Лена Фэнермена, пока отец шел по коридору. Беги к раковине , хотелось мне сказать ей, смотри в сток, смотри в землю. Я внизу – жду. Я наверху – слежу.

Не кто иной, как Лен Фэнермен догадался попросить у мамы мою школьную фотографию, когда полицейские еще думали найти меня в живых. В бумажнике он носил целую стопку таких фотографий. Среди этих погибших детей и неопознанных лиц лежало фото его жены. Когда ему удавалось раскрыть преступление, он записывал дату на обороте соответствующего снимка. Если дело еще предстояло распутывать, хотя по официальным сводкам оно могло быть закрыто, оборотная сторона оставалась пустой. На обороте моего снимка не было никаких пометок. Как и на обороте снимка его жены.

– Лен, приветствую, – сказал папа. Холидей терся у его ног в ожидании хозяйской ласки.

– Говорят, вы ходили к Рэю Сингху, – сказал Лен.

– Мальчики, идите-ка в детскую, поиграйте там, – распорядилась мама. – Детективу Фэнермену нужно поговорить с нашим папой.

– Видишь ее? – спросил Бакли, когда они с Нейтом поднимались по ступенькам в компании Холидея. – Это моя сестра.

– Не-а, – сказал Нейт.

– Она куда-то уезжала, а теперь вернулась. Бежим!

И все втроем – двое мальчишек и пес – преодолели последний пролет с новыми силами.

Я никогда не позволяла себе слишком настойчиво думать о Бакли – боялась, как бы он не увидел мое лицо в зеркале или в крышечке от бутылки. Мы все его оберегали.

– Он еще слишком мал, – делилась я с Фрэнни.

– А откуда, по-твоему, берутся мечты о верных друзьях? – спрашивала она.

Мальчишки немного посидели в родительской спальне, под висевшим в рамочке на стене оттиском какого-то надгробья. Само надгробье находилось на одном из лондонских кладбищ. Мама рассказывала нам с Линдси историю о том, как они с папой раздумывали, чем бы украсить стены, и во время медового месяца повстречали некую старушку, которая научила их снимать оттиски с надгробных камней. К тому времени, как мне стукнуло десять лет, большинство этих шедевров отправили на хранение в подвал, а оставшиеся от них пятна на наших мещанских обоях закрыли яркими эстампами, полезными для детского развития. Но нам с Линдси больше нравились старые оттиски, особенно тот, под которым сейчас примостились Бакли с Нейтом.