Владимир Шапко - Семь повестей о любви

Остановившаяся колонна смахивала на краснознамённую злую ярмарку. Летели крики: «Узурпаторы! Негодяи! Долой! Прочь с дороги! Мы вам покажем!»

Вдруг толстопятые со щитами на всех парусах помчались к толпе. Вломились в неё – и заработали. Летающие вкривь-вкось чёрные палки походили на торопливый плохой почерк. Ветераны отлетали от ударов щитов, опрокидывались. С медалями, как с зачищенной рыбьей чешуей, их оставляли корячиться на асфальте. А толпу гнали дальше, охаживая палками по спинам, по головам.

Перед бегущими людьми улицу спешно перегородили новыми грузовиками, превратив её в мышеловку. Толпа ломанулась в боковой переулок, но оттуда уже неслись на парусах другие центурионы со щитами и палками. Толпу выгнали обратно на Горького.

И началось!

– Смотри, смотри, тётя Кланечка! – как ненормальный кричал Фантызин. – Российская милицейская страда! Жатва! Молодец, Ельцин! Так их краснопузых! Так их краснокоричневых! Так их! так их! Смотри, смотри, как садят! По башкам! По башкам! Бей туголуковых!

Кланечка начала было приплясывать и хихикать для Витеньки, как во время драк кур во дворе, но глаза её уже в трусливую раскосость пошли, голосок задрожал:

– Ой, боюсь я, Витенька! Ой, боюсь! И у нас так будет! И к нам перекинется! Ой, бою-усь!

Телевизор вдруг разом выключился. Будто сгорел, или вырубили электричество. Витенька похлопал ящик сверху – ничего. Повертел переключатель – пусто. Кинулся к стене, щёлкнул – света нет. Воскликнул удивлённо:

– Смотри-ка, – вырубили. Чтоб мы не видели! А, тётя Кланечка?

А та всё причитала «ой, боюсь я, Витенька, ой, боюсь».

Однако Витенька сидел уже за столом. Витенька в нетерпении пододвигал к себе курник на блюде. Точно и не ел ничего десять минут назад.

– Не-ет, тётя Кланечка. Нас не тронут. Мы люди нужные новой власти. Мы ей только помогаем. А вот всяких краснопузых туголуковых пусть охаживает дубинками. Да каждый день чтоб. Уж мы-то с тобой посмеёмся над ними тогда, уж мы-то похохочем!..

Фантызин вернул себе оловянные глаза. Фантызин сгрызал курник по-волчьи. Казалось, прямо с костями.

Вислое личико Кланечки мелко потрясывалось. Кланечка очень боялась за Витеньку. Господи!..

Туголуков лежал в комнате отца на кушетке. Олимпиада шила в гостиной. Её ножная машинка начинала стучать внезапно, короткими приступами, резко обрываясь.

Взгляд Георгия Ивановича бесцельно бродил по комнате. После старинного буфета перешёл на фотопортрет отца на стене… Отец смотрел на лежащего сына. Смотрел вполоборота. Как киноартист. Как со стены фойе кинотеатра. Небывало молодой, смеющийся. А на другом фотопортрете, рядом, он уже был снят с внуком Андрюшкой, который смотрел на своего деда снизу вверх. Приобнятый им, восторженный…

Помнит ли теперь внук своего деда?..

…Из детского сада выбежал казахский мальчишка лет пяти. С испуганным плачущим лицом: «Я один остался! Совсем один!» Иван Георгиевич Туголуков, пришедший забрать своего внука, с удивлением отпрянул. Хотел успокоить мальца, спросить, что случилось.

Но тот уже бежал вдоль окон. Оглядывался. Пустой двор был как упавшая вдруг пустота без солнца. Мальчишка громко говорил себе: «Побегу я домой! Скорей побегу я домой!» И побежал к соседнему пятиэтажному дому. И скрылся в крайнем подъезде… Да что же такое случилось! Иван Георгиевич поспешно вошёл в раскрытую настежь дверь.

Внутри садик был пуст. Ни воспитательниц, ни детей. Ни на первом этаже, ни на втором. В кухне на плите уже закипала брошенная большая кастрюля. Хлопалась крышка, выпуская на края пену бульона или супа… Иван Георгиевич раскрыл рот: мистика, фильм ужасов.

Бросился в раскрытый пустой кабинет. К телефону. Набрал рабочий номер сына:

– Горка, слушай! Садик пустой, понимаешь?! Все пропали! Четыре часа дня. Ни воспитательниц, ни детей. Крышка хлопается на кухне. Входная дверь распахнута настежь. Где Андрюшка – не знаю. Давай, дуй сюда!

Как тот казачонок, бежал вдоль здания. Почему-то высматривал пропавших на крыше.

Увидел всех за зданием, неподалёку от деревянной беседки. Сразу стал, схватившись за грудь и качаясь. Да чёрт вас дери!

Две женщины в белых халатах сидели на приступке песочницы, вытянув ноги. Спиной к копающимся в песочнице детям. Спокойно ходила там и длинноклювая лёгкая кепка внука Андрюшки… Дед всё смотрел, потирая грудь. Однако к воспитательницам – рьяно выбежал:

– Вы что же это делаете, а? Вы почему всё бросили? Ведь атомная война, можно подумать, началась? Все двери настежь! В здании ни души. Кастрюля кипит! А они сидят, видите ли, тут! Куда все убежали? Крепдешин где-то дают?..