Сергей Юрский - Провокация - Театр Игоря Вацетиса

Николай Браконье был убежденным моралистом, терпеть не мог никакой распущенности ни в жизни, ни на сцене. Он твердо знал: «Дай нам волю, мы такого наворотим!» Если бы он не был столь строгим в этих вопросах, если бы не был он человеком долга, не умел бы держать себя в узде, может быть, он вообще навсегда засел бы в какой-нибудь порнокиношке или стриптизе. И не вылезал бы оттуда. Его философия художника-интернационалиста сложилась в ясную объективную мысль: «Кое-что хорошее у них есть, но это хорошее – плохо. А у нас немало плохого, но это плохое все-таки хорошо».

Время шло. Поездки учащались. Рос опыт. От эмоциональной любознательности артисты перешли к размеренному стяжательству, а потом и к оптовой спекуляции. Николай Николаевич был как все. Питался консервами и банкетами. Приторговывал дефицитом. Но денег все равно не хватало. Имя театра, обаяние лиц знаменитых актеров, культурно-воспитательная миссия самой поездки действовали на таможенников. О чем говорить? Люди едут, чтобы противопоставить нашу идеологию той – чуждой, хоть немного перевоспитать тамошних людей. Чего ж тут по чемоданам шарить? Все нормально! Счастливого пути! Обычно так все и обходилось – широкими улыбками, автографами, а то и разудалыми концертами на рассвете прямо в здании вокзальной таможни с последующей выпивкой. Но однажды…

Ехали в какую-то пустяковую страну. Даже не вспомнить, кто первый ляпнул, что там наши деньги меняют запросто и вообще без всяких разрешений. Николай Николаевич обычно тысячу раз посоветуется, перешепнется, переспросит – что, как, сколько, чем грозит? А тут… взял и сунул в карман четыреста рублей. А в ночь перед отъездом проснулся и при ярком свете луны, слабо соображая в полусне, карман зашил. И очень даже аккуратно зашил. Вот и граница скоро. Проводник собрал декларации: «Сколько с собой везете советских денег?» «Один рубль пятьдесят копеек».

Рука трясется (а, впрочем, как ей не трястись – поезд-то идет!), и подпись – Браконье. И дата. А вот и таможенники уже в коридоре. Слышно, как первачи во главе с руководством затянули привычную волынку: «Везем революционную пьесу… на декаду дружбы… вот он – узнаете его? – играет Подвойского… а я в кино сейчас, в пятисерийном… а он на телевидении… во французско-румынском». А хмурый таможенник без малейшей теплоты в голосе: «Всем зайти в свои купе!»

Растерялись немного мастера перевоплощения. Но разошлись и улыбок с лиц не поснимали. Из одного купе еще несется: «Товарищ таможенник, вот мы раз с Беатой Тышкевич – знаете небось Беату Тышкевич? – и Элизабет Тейлор… Вы “Клеопатру” смотрели, наверное?..» А в другом купе уже тихо. Там акт составляют. «Так вот, мы с этой Клеопатрой должны были сниматься в вагоне. Как будто мы любовники. Понимаете? – голос все визгливее, а речь все быстрее. – Как будто я любовник этой Беаты, то есть Элизабеты. Понимаете? А зачем открывать? Ой, жена с таким трудом все уложила. Зачем это?.. Вот… а Тейлор эта – баба, конечно, ну, сами знаете… Как, не знаете? Вы что, “Клеопатру” не видели, что ли? Ну, пиджак… Ну, карман… Да какие это цепочки? Это сувениры для детишек близких друзей… мы же актеры… Но телевизор-то у вас тут есть? Вы детектив-то наш смотрите? А я всегда с собой много кофе вожу. Я жить без него не могу. И никогда ничего. Ни на одной границе, – и все быстрее и быстрее, а голос все выше и выше. – Неужели не узнали? Правда, у меня там усы, но на то мы и актеры. Я же главный бандит. А вы, товарищ? Тоже не видели? Да, столько друзей. Да, столько сувениров. Меня все знают, мне всем надо подарки. Вы с кем разговариваете? Я вашему начальнику Ивану Матвеевичу сообщу при случае. Я с Бунченко… меня Головня… я на Копыловой был женат… я Тышкевич целовал! Кино надо смотреть, дорогой товарищ, а не чемоданы! Да, да, молодой человек, я польский король Ян Собесский. А вот вы скажите вашу фамилию».

И там стихло. И вошли к Браконье с компанией. Страшно. Если там такое, то тут… Тут второй-третий сорт сидит. Из этих не только что Тышкевич, но и Копылову никто толком не целовал.

«Так…» – сказал таможенник, не размениваясь на то, чтобы представиться или поздороваться, и уперся тяжелым взглядом в декларации, стопочкой лежавшие на его широкой ладони. Три кролика сидели и тихо дышали, положив лапки на колени, а заведующий радиоцехом Владимир Иванович Чемоданов затаился на верхней полке.

«Браконье, – сказал таможенник и безошибочно взглянул на Николая Николаевича. – Один рубль пятьдесят копеек. Все? Есть еще с собой денежные знаки?»