Владимир Шапко - У подножия необъятного мира [Хроника деревенского городка] [litres]

Старый, «кожаный» уже Гнедко до этого-то вёзся еле- еле, подталкиваемый оглоблями, а тут и вовсе стал, глаз коричневый на хозяина выкатил: ты чего, Медынин, окстись! Хлестаться надумал на старости лет – и не стыдно?… «А, чёрт тебя!» – Медынин спрыгнул с облучка. Выдернул из-под пуза бочки черпак с длинным держаком. Наперевес его – и ударил рысцой к Цинкарному.

– Ты это чего делаешь, мать-перемать! – подбежал, запыхался. – Ты это куда говна льёшь, паразит ты этакой?!

– Проходи, пока цел! – Цинкарный сплюнул папироску, черпанул из бочки, понёс к воде, брезгливо морщась: – П-партизан Алтая…

Медынин сделал шаг назад – как храбрости вдёрнул в себя – и выпадом ткнул Цинкарного черпаком. Под микитки. Как винтовкой: «Н-на!»

Цинкарный замахался, задёргался на краю телеги, полетел в воду. Вскочил. Нашарил свой черпак, низко загребая лапой, пошёл на Медынина. Ухватил черпак, замахнулся: «У-у-бью-у-у-!»

Медынин пружинно присел, ружейным приёмом отбил черпак Цинкарного, и опять выпадом: «Н-на!»

Лещом улетел Цинкарный, в воду зарылся. Боком, боком, оступаясь, потащил воду вдоль берега, приговаривая: «Ты это, Медынин… того… не надо… хватит…» Выскочил на берег и, окованный страхом, прямясь, неуклюже побежал. Медынин – за ним. Догнал – раз! раз! – по горбу черпаком. Ребята заорали, ринулись в Поганку, на подмогу понеслись. «Бей его, Медынин! Бе-е-эй! Мы с тобо-о-ой!»

– Не я, не я! – орал Цинкарный, закрываясь от разящего черпака, оступаясь, падая. – Он! Он! Его! Его добро! – тыкал пальцем на Подопригорова. А тот сдуру толокся на бугре, старался переделаться в нездешнего…

– А-а! Так это твоё добро, ты-ы надумал?… Ну – держись! – Медынин повернул верный черпак, на бугор помчался. Подопригоров побледнел, пустил жалобное сзади, побежал…

Как всегда, одетый в свет абажура, сидел у Ильиных Алексей Иванович Шишокин. С убедительностью, с чёткой правдой освещённой клеёнки, на которой лежали его руки, говорил спокойно, но несколько иронично:

– …Что ж, по-твоему, – торговлю запретить? Базары?…

– Как запретить?! Как запретить?! – бегал Николай Иванович. На месте, как Шишокин, он сидеть не мог. Развевал по комнате табак и наболевшее: – Зачем запретить? Торгуй! Но по божеским ценам торгуй! По божеским! Вот тогда ты мне брат и товарищ! Вот тогда я приду к тебе и в ноги поклонюсь: ты такой же труженик, как я, спасибо тебе!.. Так ведь ты три шкуры на базаре с меня дерёшь! Какой же ты мне брат-товарищ? Ты паразит, а не товарищ. Ты в деревне у меня на хребте сидел и здесь пристроился… Разуй глаза, Лёша: кто вокруг нас-то живёт? Да всё они. У кого дома справные? У кого коровы мычат, у кого свинки хрюкают? У них. Их вон в деревне в своё время прищемили, а они по окраинам городов повыскакивали. Удавками захлестнули города-то, удавками. Посмотри: в Заульгинке, в Отрываловке, да вот повдоль Поганки – всё они. И озеро-то они Поганкой сделали. Они. Все эти Подопригоры. Лет десять назад из него воду брали на питьё, ключи били по всему дну, рыбы полно было, лес на острове непроходимый шумел, а сейчас?… Свалка, яма, помойка!.. Вот и выскакивает иногда красный партизан Медынин. Хоть с одним черпаком, а побежит: на! На! Кулацкая морда! П-по-лучай!.. – Николай Иванович смеялся и по привычке махал рукой, как бы договаривая: и смех, и грех! Но тут же торопливыми затяжками сбивал всё, продолжал сосредоточенную ходьбу: – А если серьёзно, Лёша, то ни один из них не работает. Вот в чём дело. Паразиты все…

– Ну, тут ты преувеличиваешь. Работать-то они работают…

– Да где?! Где?! Если ты, здоровенный бугай, заделался, извини за выражение, перданистым сторожем, то ты есть героический труженик? Так, что ли?…

Прямо на полу пыхтел над гербарием Витька. Гербарий этот был заказан ему ещё весной. Галиной Опанасовной. Витька примерял, прикладывал к плотным белым листам высушенные полевые цветы, затем обшивал стебли белыми нитками, завязывал узелки, обрезал концы ниток ножницами. Откинувшись, любовался.

– Пап, смотри, – гербарий…

– Ага, гербарий… – как на пенёк, налетел на сына Николай Иванович. – Гербарий… Так… Молодец!.. Так вот я и говорю…

Витька приклонился к работе, машинально вязал узелки и думал, чем ещё можно остановить отца. Хоть на время отвлечь. Чтоб не бегал, не стенал. Опять ведь ночь спать не будет: контузию-то куда засунет, под какое одеяло?… Гербарий его не взял. Может, про рыбалку…

– Пап, на Ульге возле крепостного вала сомёнок поселился. В нашей ямке. Гоня-яет – мелочь на берег высигивает! Может, сходим, поставим жерличку?…