Самид Агаев - Правила одиночества

– Пошли, сынок, в дом, – сказала мать.

– На нас же не капает, мама, может, он сейчас кончится, так хорошо сидим, завтра воскресенье.

– Да нет, этот дождь зарядил надолго, – тяжело поднимаясь, сказала мать, – кто все-таки тебе глаз подбил?

– Сейчас или давно?

– И сейчас, и давно.

– Упал я, – сказал Ислам, – эх, так хорошо сидели.

Он пошел к себе в комнату, лег и долго лежал с открытыми глазами, думая об отце, которого не видел уже двенадцать лет. После долгих скитаний по Казахстану и Сибири, тот нашел приют на Сахалине. То есть добровольно уехал туда, куда в царское время ссылали на каторгу. Ислам смотрел по карте, это было так далеко, дальше нельзя было убежать от собственного сына. Город, откуда приходили редкие письма, сваливался в Японское море. Это был край земли, настоящая Ойкумена. Засыпая, он вдруг с испугом сообразил, что если дождь надолго, то Лана на пляж не придет.

К счастью, как это часто бывает летом, к утру небо прояснилось, вернее, гроза прошла стороной, в горах, так как всю ночь были слышны отдаленные раскаты грома. А мать сообщила, что ночью видела, как в горах сверкали молнии. Ислам поднялся рано, но улизнуть из дома не успел. Мать попросила полить фруктовые деревья, в ее голосе было столько твердости, что он понял – сопротивляться бесполезно; взял ведра и пошел к колодцу. Уже оттуда, крутя ручку подъемника, сказал:

– Зачем поливать, если ночью был дождь, можно переусердствовать.

– Если ты называешь дождем те несколько капель, упавшие на землю, то не беспокойся, – ответила мать. Она сидела на крыльце на табуретке и контролировала его действия.

– Ну как же, а гроза? – настаивал Ислам.

– Гроза была в горах, далеко отсюда.

– Мама, подземные воды сообщаются, – поучительно сказал Ислам, – дождь был в горах, а вода уже здесь, подземная.

– Давай, давай.

– Мама, «давай, давай», – это не довод в научном споре, – возмутился Ислам. Он наполнил ведра, с усилием подхватил их и понес в сад. Когда он проходил мимо матери, она легонько хлестнула его прутиком, который держала в руках.

– Я понял, – сказал Ислам, – в прошлой жизни ты была надсмотрщиком. Он вылил воду под дерево и вернулся к колодцу.

На море ничто не напоминало о вчерашнем шторме, поверхность воды была гладкой и неподвижной, как зеркало. Море и небо были одного белесого голубого цвета. На горизонте две стихии сливались, и казалось, что весь мир находится в пасти огромной ракушки, распахнувшей свой зев. Моряк, К каковым Ислам причислял и себя, мог обнаружить на берегу следы вчерашнего буйства: там и сям валялась дохлая рыбешка, прибрежная галька местами была покрыта ржавым слоем листвы донных морских растений, над тушей выброшенного морем тюленя копошились вороны. Ислам исходил пляж вдоль и поперек, прежде чем нашел девушку. Она лежала у самой кромки, на мокром песке и задумчиво глядела на море. На ней был закрытый цветастый купальник, дивно облегавший ее стройную фигурку.

– А я жду, жду, – лукаво произнесла она, – уж все глаза проглядела, а милого все нет и нет.

Ислам почувствовал, как в груди поднялась теплая волна.

– Привет, – сказал он, опускаясь рядом, – ты шутишь или правду говоришь?

– А ты что, раздеваться не будешь, – не ответив, спросила Лана, – будешь как они?

И кивнула головой.

На пляже было несколько азербайджанских семей, загоравших по одной методе – мужчины обнажались до семейных трусов, являя миру волосатые спины и животы, а женщины и девушки купались и загорали в платьях.

– ИЛИ ТЫ современный?

– Более чем, – сказал Ислам. Он разделся, оставшись в плавках.

– Могу и плавки снять, – предложил он в порыве самопожертвования.

– Ой, не надо, – воскликнула Лана и заметно покраснела, – я все поняла, больше не буду. А когда ты успел так загореть, лето только началось, или ты такой от природы?

Девушка приложила свою руку к руке парня и уныло сказала:

– Я по сравнению с тобой как эскимоска.

– А ты что же, одна здесь? – спросил Ислам.

– Нет, наши все в воде, как тюлени, видишь, косяка давят на нас, соседи. Мать в Алексеевку укатила, за ежевикой, меня под их присмотром оставила.

– Не заругают? – поинтересовался Ислам.

– Заругать не заругают, а вот матери сообщить могут, но я скажу, что ты мой пионервожатый, бывший.

Лана засмеялась.

– А где ты живешь вообще?

– Возле стадиона, в военном городке.

– И охота тебе было в такую даль тащиться.

– Да, я хотел тебя увидеть.

– Почему? – невинно спросила девушка.