Юрий Салов - Гонки по лабиринту

На углу улицы Металлургов Дмитрий заколебался, но не остановился, пронесся через перекресток, следуя по улице направо к площади . Они миновали несколько витрин и свернули на крошечную подъездную дорожку, которая вела в темный обнесенный стеной двор, где вдоль стен стояло несколько машин.

Из радио в освещенном дверном проеме доносилась музыка. Федоров подошел к одной из машин, "Тойоте", и отпер ее. Андрей бросил свою сумку на заднее сиденье, когда Федоров завел машину, и они выехали со двора в узкий проход, а затем на улицу, шины заскрипели по плохому асфальту, когда Дмитрий набрал скорость.

− Примерно каждые девяносто дней я получаю новую, − сказал Дмитрий, притормаживая на красный. − Армянский торговец подержанными автомобилями на трассе "Дон". Я продаю их, он дает мне приличную сделку, немного прибыли для себя − плюс немного, чтобы держать рот на замке − и у меня есть новая машина каждые несколько месяцев. Так меня труднее выследить.

− Куда мы едем? − Спросил Шальнев, думая о погроме в жилище Федорова. Они все еще находились в Ленинском районе, но теперь там было движение, появились люди на тротуарах, светофоры работали, пара малолюдных кафе уже открылись.

-- Я голоден, − сказал Федоров. − Мы найдем какую-нибудь тошниловку, где сможем поговорить.

Они ехали по улице Куйбышева, направляясь на восток, улицы становились все оживленнее, а потом Федоров свернул на проспект, и широкая улица была несмотря на непростое для молодой республики время усеяна разнообразными неоновыми вывесками, рекламирующими джинсы, стереосистемы, косметику, бытовую технику, кока-колу, обувные магазины, салоны красоты, ремонт компьютеров, грузоперевозки - первый мир, во всяком случае, одна из его улиц, - а потом Федоров повернул снова, и объем рекламы уменьшился вдвое, а затем с каждым кварталом снова уменьшился вдвое, пока они не свернули в последний раз. Они были в старом рабочем районе, застроенной грязноватой улице с более медленным движением, более тусклыми огнями, меньшим количеством людей и большим количеством теней.

"Меридиан" был обычной закусочной с парадным входом, который открывался с угла здания на перекрестке Праци и Кобозева, его окна выходили прямо на тротуар, широко распахнутые. В ней был низкий стилизованный под бревна потолок, с вмонтированными лампочками, простые деревянные стулья и столы с клеенчатыми скатертями. Это было не то место, где можно было ожидать прослушки.

Их столик был рядом с окном, сразу за двойными входными дверями, но за перилами, которые давали им некоторое уединение. Они уселись среди грязной посуды, и Андрей сунул сумку под стол, между стеной и ногой. Федоров сказал, что он должен взять ее с собой; здесь не стоит оставлять ничего в своей машине. грязная посуда, оставшаяся от предыдущих посетителей были немедленно убраны молодой девушкой с крашенными перекисью водорода волосами, которая носила короткую юбку и футболку, сквозь которую ее маленькие груди выступали весьма провокационно. Когда она ушла, подошел официант, и они заказали пиво "Балтика". Федоров также заказал тонкое филе жареной говядины. Андрей отказался от закуски. Пиво появилось сразу же, охлажденное, что было приятной неожиданностью.

Стол стоял вплотную к окну, которое выходило прямо на тротуар и улицу. Шальнев оперся локтем о подоконник и оглядел тротуары, по которым шли на работу и учебу люди, входя и выходя из луж слабого света, падавшего от старых фонарей. Желудок Шальнева скрутило в узел, но он был полон решимости позволить Дмитрию вести его. Он попытался успокоиться. Он должен был это сделать.

Федоров тем временем выпил почти половину бутылки, прежде чем опустить ее.

− Что здесь происходит? − Сказал Андрей.

Федоров все еще делал свой последний глоток. Затем он кивнул.

− Ладно, − сказал он. − Насколько сильно ты хочешь знать, что здесь происходит?

− С той минуты, как я вошел в твою комнату, − сказал Андрей, − все изменилось. До этого я мог бы развернуться и вернуться домой следующим автобусом без каких-либо проблем. Теперь это будет проблемой.

− Ну, это будет проблемой, если ты тоже останешься, − сказал Федоров. − Это одна из тех вещей, когда если ты попадаешь внутрь, то попадаешь по самые ноздри.

− Я не могу приехать домой и рассказать матери Муравьевой, от чего я ушел.

− Черт возьми, не говори ей. Ты мог бы сообщить об этом хотя бы Борису Пительникову и уехать с чистой совестью.

− Ты можешь это сделать сам, − неожиданно резко сказал Андрей. Внезапно он разозлился, а не оцепенел. Интуиция подсказывала ему кое-что еще. Лучше сначала выслушать Федорова. Ему лучше выслушать его, пока здравый смысл не привел его в беду в регионе, где явно не хватало здравого смысла и где политические игры велись в соответствии с динамикой, которую он лишь смутно понимал. Как бы ему это не нравилось, он должен был слушать Федорова - по крайней мере, какое-то время.