Ладислав Клима - Страдания князя Штерненгоха [Гротеск-романетто]

Она остановилась.

— Ты-таки олух! До сих пор у него не вылетела из головы эта глупость! Впрочем — можешь когда угодно пойти в башню и убедиться. Слона и Льва ты, скотина, убил; так возьми с собой настоящего льва и всех остальных из парка! Я тебе гарантирую, что они пойдут с тобой как собаки и что до твоего паршивого тела даже не дотронутся!

И опять пошла к лесу.

— Хельга — а разве мы — уже — не увидимся?

Она еще повернула на ходу голову и воскликнула каким-то странным голосом:

— Увидимся, еще раз увидимся!

Сижу, сижу. Через минуту поднимаю глаза. Ее здесь уже нет. Исчезла в лесу…

Ай-ай! 5000 марок в год, Господи Боже! Так вот что осталось от всех тех ужасов!..

Я блаженствую настолько, что просто от всего этого дурею, я Бог, я Бог…

12 августа .

В Берлине. Я счастлив. Опять пьянствую, и целую, и ликую. О, какая красота, избавиться от ужасного, душившего меня бремени, с которым доведенный до отчаяния человек уже привык связывать неразлучно свою жизнь! Кто не познал этого чувства, не познал счастья, не жил.

Не понимаю только — теперь, правда, смеясь, — как я мог быть так долго таким отпетым дураком. Думать, что покойник мог раз за разом приходить к человеку в гости, нет, но такое! Нормальное привидение должно быть все-таки настолько порядочным, чтобы появиться внезапно и сразу исчезнуть, как искра, выскочившая из печки.

Звонит мне Эйленбург… Красота! Ура! Слава Тебе, Боже, Человеколюбче! и Baccho Liberatori! [33] Вакх Освободитель ( лат .).

13 августа .

Где-то за этой радостью меня начинает неприятно грызть определенное сомнение, вроде мыши в подполье… Уверен ли я абсолютно, что в последний раз она не была опять всего лишь призраком? Она сказала, что все об этом красном институте и т. д. выдумала; кто может мне поручиться, что она не выдумала тогда и все остальное из своего рассказа о бегстве из голодной башни?..

Многое из прошлого трудно объяснить — если она была живая, но если была мертвая — еще труднее.

А потом, тогда в том лесу, она слишком быстро исчезла… Ей пришлось бы бежать как лошади. Я, конечно, был как во сне, обалдевший, а в таких случаях человек легко теряет чувство времени. Она могла также спрятаться за копной ржи… она ведь полна коварства…

Собственно говоря, я опять не знаю ничего определенного. Это ужасно… Отчего меня так жутко затрясло?.. Гугугу…

Но все это глупость, абсолютная. Она жива, и я от нее отделался навсегда. Probatum est [34] Утверждено ( лат .). … Мне только не нравится, что она стала кролиководом, писательницей и актрисой. Хотя это похвально, что она занимается не ягуарами, а полезными кроликами, но это не аристократическая passion [35] Страсть ( фр .). . По крайней мере, держала бы лошадей, собак! Но моя супруга хочет стать актрисой? И даже писательницей? Боже, избавь меня от этого позора! Я этого не потерплю!..

И все же мои мысли постоянно возвращаются к этому абсурду… Выход есть: идти снова в башню. Или увижу там солому, или — но об этом «или» не могу даже подумать…

Звонит мне Мольтке. Но почему его звонок так напомнил мне погребальный звон?..

14 августа .

Написано вечером. Теперь мне, может быть, удастся написать что-нибудь разумное. Надо, однако, поспешить, через минуту я снова буду погружен во тьму. В данную минуту я необыкновенно светел, как это бывает, когда молния поглощает самую темную ночь.

Ничего особенного не произошло, кроме того, что в ночь на сегодня у меня был сон — или это было видение? или действительность? Это было все вместе, и еще больше. Это была молния из ада, которую я проглотил, которая меня проглотила… В полночь я проснулся — или это пробуждение было лишь сном о пробуждении? Но это не главное, ибо опять то же самое: я увидел ее рядом с постелью на полу. Связанную, полуголую — кровь и грязь. Ужасное, как у скелета, обалдевшее лицо вращало мертвецкими глазами, губы искусаны в клочья, разгрызены и колени, служившие ей пищей. Она извивалась невообразимо, из глубин пекла ревела, — и я слышу слова: «Четырнадцать дней, которые были ночами, я ждала, что все-таки ты сжалишься — но ты не сжалился… И я там умерла…»

Но главное при этом вот что: страшная молния, страшный гром, которыми были видение и его речи. Но выразить это невозможно; по сравнению с таким сном, или как там назвать эту дьявольщину, сам Гёте кажется импотентным идиотом…

Все продолжалось лишь мгновение; но и оно было способно разорвать артерии и мозги, не такие ослабевшие, как мои. Молния погасла. А когда я пришел в себя, какая-то новая, незнакомая ночь нависала надо мною… Безумие. Только теперь я понимаю, оно действительно меня…