Валерий Верхоглядов - Соло для одного

— Дочь у меня есть тридцати лет, работает фельдшером на Кестеньгском направлении.

Умер он ночью, молча, по-солдатски. Утром пришла медсестра ставить градусники, а он уже холодный. Спешно, чтобы не травмировать нас, живых, тело перевалили на каталку, укрыли простыней и увезли. Потом пришла сестра-хозяйка и сменила постельное белье.

Мы с Ванюшей Слободкиным, который лежит у окна, немного поговорили, мол, даже не жаловался — и умер, но разговор был вялым. Теперь молчим. Мне кажется, что Кундозерова было бы правильнее похоронить рядом с одной из братских могил, где лежат его погибшие друзья.

Белым обелиском стоит на его койке подушка.

Кундозерова уже не вспоминаем.

Это была пауза задержанного дыхания, которая не может продолжаться до бесконечности.

Жизнь продолжается.

Принесли пакет от тебя. Долго не открывал. В нем была тайна зимней реки, когда выходишь на лед и не знаешь, откуда и куда она течет. Наконец не выдержал, развернул. Ванюша подсчитал, что теперь у нас на двоих восемь пачек овсяного печенья и двенадцать банок варенья. Не траться понапрасну, а? Мы же лежачие. Только книжки в руках держим да разговариваем. На это много энергии не нужно.

Твоя мечта заболеть и лечь рядом осуществима разве что умозрительно. Практически же тебя положили бы в женское отделение.

Будь стойкой: не все мечты сбываются.

Я, например, в детстве мечтал сделать большой калейдоскоп, в котором вместо перекатывающихся стеклышек порхали бы живые бабочки. Все как-то не получалось осуществить задуманное: то недосуг, то нужных зеркал нет, то с бабочками перебои.

Сейчас подумал, почему бы мне не осуществить тот давний замысел, так сказать, метафорически. Есть свободное время, его даже слишком много. Есть я — зеркальный двойник того, который жил, как дышал: ходил, что-то видел, что-то запоминал, любил, спорил, работал… И есть письма-однодневки, которые вторят природному циклу: девяносто дней рождается поденка, чтобы прожить лишь с утра до вечера.

За литературный образец я возьму записки хорошего писателя, появившиеся в пору его плавания на фрегате «Паллада». Эти письма-отчеты нравятся мне тем, что автор не ограничивал себя описанием увиденного, а рассказывал обо всем, что вспоминалось и ложилось на душу в тот момент, когда рука держала перо.

Извини, прервусь. Начинается «урок фехтования».

…Так мы называем приход процедурной сестры. Она вкатывается в палату неотвратимо, словно дорожный каток. Не шелохнется в крепких руках поднос, на котором лежит под салфеткой обойма шприцев.

— Поворачивайтесь-ка, мальчики, тылом.

Укол, еще укол.

Сегодня Надежда Степановна не в духе, беспощадно разит тела медицинская сталь. В хорошем настроении она вводит иглу почти безболезненно. Может, муж ее вчера вечером припозднился и пришел домой навеселе, может, в автобусе ей нагрубили или дежурный врач отчитал из-за пустяка. Мы невольно разделяем ее душевные страдания.

Посопев, Ванюша высказал предположение, мол, люди потому стали более жестокими, что у них отобрали Бога. Я предложил ему не впутывать в земные дела посторонних.

— Если бы люди верили, что за все проступки будут обязательно наказаны, пусть не на этом, так на том свете, то прежде чем мучить ближних, они бы задумывались. Я не о нашей медсестре, а вообще о современном обществе. Теперь даже драки между пацанами с какими-то садистскими вывертами.

— Понятие «бог» трактуется несколько шире, чем уголовный кодекс. Среди людей, считающих себя верующими, тоже встречаются подлецы, которые пинают упавшего ногами. Привести примеры?

— Не нужно. Я тоже читал очерки Горького. В душе должен быть Бог, вот о чем я говорю.

— Ты не уточнил какой. Богов много.

— Чем тебя не устраивают заповеди Христа?

— Заповеди хорошие, но от учения в целом очень уж попахивает рабской покорностью. Меня больше устраивает девиз Ломоносова «Ниже перед самим Господом Богом в холуях ходить не намерен». Кстати, Христос не Бог, а сын Божий. А папаша его отъявленный бездельник — за всю свою бесконечно долгую жизнь поработал всего шесть дней. К тому же он далеко не милосерден: за первый же проступок выпер людей из райского сада. Самодур. Будь он истинно добр, обязательно простил бы.

— Ну и бог с ним, — сказал Ванюша. — Я атеист.

На этом наш теологический спор закончился. А я подумал, что сама идея найти некий символ, олицетворяющий добро, весьма привлекательна, но искать его нужно не в поднебесье.