Игорь Головко - Следствие в Заболочи [Авторский сборник]

– И выстрелю, только сунься! – я затряс бесполезным автоматом, демонстрируя всю свою непреклонную решимость, и сделал шаг вперед, навстречу опасности.

– Ну, ладно, ладно! Хорошо служишь. Это мы шутим, – засмеялись с забора и из-за забора. – Мы так всех салаг испытываем. По голосу я узнал, с облегчением, сержанта из взвода охраны МО, которые проходили срочную службу в нашем же институте и, в основном, дежурили на КПП. – Ты только никому не говори. Это мы пошутили, хорошо?

– Хорошо, – согласился я с удовольствием.

Попрощавшись, «нарушитель» спрыгнул с забора обратно и раздался топот удаляющихся ног. Я же, ещё не успокоившись до конца, но в душе очень довольный собой, начал интенсивно ходить из конца в конец сарая. Скоро меня сменили. Я не стал никому рассказывать об этом случае, раз обещал, и долго не мог заснуть, вновь и вновь переживая прошедший эпизод. Однако усталость взяла своё, и я провалился в сон, как вдруг почувствовал, что кто-то трясёт меня за плечо: «Вставай, пора на пост».

Вышел на холодный осенний воздух. Ещё четыре часа – и всё! Часа через три стало светать. Около восьми пришел начальник склада, открыл, столь качественно охраняемый мной, амбарный замок, затем дверь. Я заглянул ему через плечо – что там такое накараулил? И обомлел. На одном из крючков висела одинокая портянка и всё! Склад был пуст.

– Игорь, – я вздрогнул, увидев перед собой появившегося неоткуда, Макаренко. Мы готовились к построению на развод наряда на дежурство. Роли уже были распределены: мне достался гараж, где я должен был «гулять» в холодной снежной ночи восемь часов, повесив на шею автомат, не давая возможному преступнику или преступникам проникнуть на территорию охраняемого объекта с нечестными намерениями. При этом автомат мог использовать лишь как палку – в его казённой части специально просверлили дырочку, чтобы мы, не дай Бог, не выстрелили. А, чтобы это было уже наверняка, патронов тоже не выдавали.

Макаренко выпал первый пост с задачей охранять подход к зданию, где размещался штаб. Другим слушателям достались другие посты. Все мы были примерно в равных условиях: при желании можно было сачкануть на любом посту, найти себе местечко, чтобы вздремнуть, не теряя, конечно, бдительности, строго соблюдая воинский устав гарнизонной и караульной службы, что и делали порой старослужащие, уже прошедшие армейскую школу, поступившие в институт из армии. Мы же, бывшие «ребята с гражданки», себе расслабляться обычно не позволяли и бдили не за страх, а за совесть.

– Игорь, давай поменяемся постами, я очень хочу постоять в гараже. – На меня в упор смотрели умоляющие голубые глаза, которым просто невозможно было отказать, хотя гараж, находившийся довольно далеко за пределами института, считался местом более спокойным, где появление дежурного офицера с целью проверки, казалось менее вероятным.

– Хрен с тобой! Хочешь, иди, – и я начал психологически настраиваться на дежурство на первом посту.

Прошёл развод, закрепив за нами распределённые роли, пошли в дежурку, где вторая смена занялась игрой в шахматы и шашки, дожидаясь своей очереди – спать рано, а посему и не уснуть. В дежурке всегда стоял особый острый запах, в котором превалировал аромат гуталина, может быть, оттого, что все, усиленно готовясь в наряд, до крайности чистили и так блестящие как стекло сапоги, смешанный с влажным теплом сильно натопленной комнаты, с запахом овчины шинелей и шипром, наиболее ходовым в то время мужским одеколоном.

Первая смена «в сотый раз» привела себя в порядок, и дежурный сержант, возглавляющий наряд, развёл караульных по своим постам, ещё раз наказав на посту не спать, предупредив, что обязательно придёт проверять ночью, что никогда по своей воле сержанты не делали, и мы уже знали это – всё же шёл второй год службы – но сказать такую фразу он был просто обязан, чтобы потом – без обид, что не предупреждал, если дежурный офицер решит-таки проверить посты.

Я, заняв свою позицию, начал разгуливать потихоньку туда-сюда вдоль буро-красных трёхэтажных зданий древних казарм, от которых непроизвольно веяло седой историей, убаюкивающей караульных. Так в размышлениях и хождениях, и прошли первые четыре часа. Затем глубокий, почти четырёхчасовой сон – сразу ведь не заснёшь – и вновь ночь, огни зданий за забором, где спали нормальные советские люди, которым не надо было бодрствовать ночью, и раздумывать над нашей многовековой безусловно победоносной историей, меряя шагами застывшую от зимнего холода скользкую мостовую. Вернувшись в караулку, быстро заснул – о, молодость, молодость!