Эндрю Ридкер - Альтруисты

Кляйны уж точно не были самой несчастной семьей на Фолсом-драйв, но и самой счастливой тоже не были: радоваться жизни им мешал страдавший депрессией отец-математик. Он спал по шестнадцать часов в сутки, работал, не вставая с постели, и поднимался только затем, чтобы шумно и мучительно помочиться или посидеть в своем кресле из кожзама. Если кто-то из дочерей спрашивал, что он делает — сидя в кресле с отрешенным лицом, — он отвечал самым сумрачным своим тоном: «Пишу книгу». «Как будто за ходячий труп замуж вышла», — жаловалась мать подружкам по телефону, и Франсин, подслушивая ее разговоры из соседней комнаты, невольно соглашалась: у грузного Папы Кляйна в самом деле был бездушный взгляд мертвеца. Но восьмилетней девочке становилось страшно, когда мать так откровенно рассказывала о своих тревогах. До сих пор она свято верила, что папа у них просто задумчивый: бьется у себя в мыслях с какой-нибудь сложной теорией, без конца решает уравнения в поисках заветного икса.

Никаких особых примет у дома Кляйнов не было, если не считать его размеров. То был самый крошечный дом на всей улице, что донельзя раздражало миссис Кляйн. Недостаток высоты и ширины семейного гнезда она компенсировала трепетной заботой о его внутреннем наполнении. Над застеленным ковролином полом и ободранной мебелью висели пастельные портреты арлекинов — нарисованные ею самой. Она берегла их как музейные экспонаты и заставляла всю семью неукоснительно соблюдать ряд правил. Не шуметь. Не ходить в уличной обуви по гостиной. Не дышать на Произведения Искусства.

С миссис Кляйн надо было держать ухо востро. Тонкая, как игла, женщина с высоким «ульем» на голове, обтянутым тонкой сеточкой, она без труда считывала социальные подтексты и была гениальным критиком с богатым арсеналом комплиментов-шпилек вроде: «Какое чудо, что ты хотя бы фотогенична», или: «С такими широкими плечами, как у тебя, можно позволить себе эту блузку». Миссис Кляйн записалась во все женские общества и ассоциации города с одной-единственной целью: ежедневно разносить в пух и прах товарок. Франсин научилась предсказывать мамины выпады и правильно на них реагировать, поэтому отделалась малой кровью. А вот ее младшей сестре, своевольной и вздорной Ребекке — Бекс, — нелегко пришлось: та приспосабливаться не умела и днями напролет ругалась с матерью.

Миссис Кляйн прятала жало только в шаббат: ее муж в этот день обязан был разделить трапезу с семьей. Она зажигала свечи и тут же быстренько прикрывала глаза, чтобы прочесть молитву на иврите. Когда она их открывала, то первым делом видела свет. В Дни Трепета она тоже хорошо себя вела, и по этой причине Франсин всегда с нетерпением ждала осени: целых десять искупительных дней мать старательно изображала доброту и мягкосердечие, дабы быть записанной в книгу жизни.

Когда девочки еще были маленькими, первая книга их отца — не трактат, как выяснилось, а учебник по матанализу для первокурсников — получила неплохое признание: ее взяли на вооружение во многих университетах страны. Нежданное счастье закончилось приобретением пустующего соседнего дома и второго автомобиля, зеленой «импалы». Дом был куплен для матери Папы Кляйна, что привело его жену в ярость, ведь просторное жилье на Фолсом-драйв пригодилось бы ей самой, а свекровь ничем не заслужила такого щедрого жеста.

Примерно в ту пору Франсин начала задумываться о справедливости. Когда она спрашивала маму, почему в их семье есть целых два автомобиля, а у ее подруги Элли только один, миссис Кляйн без лишних церемоний отвечала: «Потому что папа Элли пропивает всю зарплату». Именно от бабушки, папиной мамы, которая поселилась рядом и во многом заменила девочкам мать, Франсин научилась чувству справедливости.

— Вашему папе просто повезло, — отвечала бабушка Руфь на тот же вопрос. — Давайте сделаем так: за обедом ты станешь отдавать Элли половинку своего печенья.

— Зачем? — удивилась Франсин.

— Чтобы поступать по справедливости. Чтобы у всех всего было поровну.

— Но половинка печенья не заменит ей автомобиль!

Бабушка Руфь улыбалась, и в глазах ее вспыхивал знаменитый огонек, украшавший всех женщин ее рода.

— Ты такая умница!

— Но ведь машина…

— Да, ты права. Половинка печенья не заменит автомобиль. Но печенье, которым ты с ней поделишься, может со временем превратиться в нечто гораздо большее…

Урок был усвоен. Когда папа однажды избил Бекс — впрочем, тогда говорили не «избил», а «отшлепал», подразумевая удары открытой ладонью, только Бекс, увы, достались не они, — Франсин пришла в ярость.