«Вот-вот, сегодняшний кумир тоже говорит о смене власти в первую очередь, — прокомментировала мысленно Настенька. — Но в чём проблема? Насколько я помню из истории, до 1936 года у нас в стране так и было — высшим органом власти был Съезд народных депутатов. А с 1936 года практически то же самое стало называться Верховным советом, который так же избирается и на тот же срок. Раньше во главе стоял избираемый съездом ЦИК, теперь — Президиум Верховного совета. Какая разница? Но послушаем, что дальше».
— На состоявшемся накануне Пленуме Центрального Комитета КПСС моё предложение о реальной как бы передаче, именно на первом Съезде, власти от партии Советам не получило поддержку.
«А-а, — поняла Настенька, — речь идёт о лишении власти партии».
Ельцин пояснял догадку:
— Было принято решение рекомендовать на руководящие посты тех же лиц, которые не вывели общество из кризисов в политике, экономике, финансах, уровне жизни.
«Я бы сказала не так, — решительно возразил внутренний голос Настеньки. — Лица эти не то чтобы не вывели, а скорее ввели общество в кризисы». Но Ельцин этого голоса не слышал и говорил своё:
— Между тем, положение в стране крайне тревожное. Активизировались и консолидируются антиперестроечные силы, прогрессируют теневая экономика, коррупция, растёт преступность, размываются моральные устои общества, обостряются проблемы молодёжи, которая требует к себе политического доверия от всего нашего общества, поскольку за ней будущее.
«Это он обо мне, — сказал внутренний голос Настеньки. — Правда, мне пока доверяют. Особенно сынуля».
— Углубляется расслоение общества по имущественному признаку, не реализуются принципы социальной справедливости и социального равенства.
Число бедных растёт, падает вера советских людей в реальные результаты реформ, обостряются противоречия в межнациональных отношениях.
«Всё так, — говорил Настеньке её собственный голос, — но, как мне кажется, эти упомянутые явления стали обостряться именно в последние годы, когда к власти пришёл Горбачёв. Почему же так прямо и не сказать?» Голос не понимал, что Ельцин не мог пока ругать самого Горбачёва. Пока они шли вместе.
Пока можно было говорить открыто лишь о Лигачёве. Голос не понимал многого, как и Настенька.
— Решение продовольственной программы затягивается, — продолжал фиксировать всем известные недостатки Ельцин. Не хотелось ему говорить о настоящих причинах. Важно было убедить, что всё плохо, а потом перейти к своим предложениям.
— За год после партийной конференции, поддержавшей курс на демократизацию, мы одним указом ударили по митингам и демонстрациям, другим — по гласности, третьим разрешили использование против своего народа спецвойск.
Прошу меня простить, сегодняшний читатель, но Настенька, слушая Ельцина, не знала всего, что случится в будущем, и потому ей простительна её вера. Но мы-то сегодня знаем цену этим словам. Но не станем же мы кричать в прошлое: Настенька, берегись! Известное дело — знать бы, где упадёшь, соломку бы заранее подстелил. Но никто же не знает, вот беда-то.
— Наша печать, так много сделавшая на первых шагах перестройки, по-прежнему находится под контролем группы лиц…
Даже Настенька помнит эту перестроечную газетно-журнальную шумиху во главе с Полтораниным, Черниченко, Волкогоновым и им подобным. Только она не знала, что за ними стоял Ельцин и Яковлев, которых беспокоит сегодня то, что не всё ещё в их руках.
— Организованная преступность проникла во все структуры общества, в том числе и в его высшие эшелоны, партию. Дезорганизован внутренний рынок, усилилась инфляция, остаются очереди, талоны, стала реальной угроза финансового краха.
Милый скромный читатель, я вынужден прерваться на этих словах будто бы борца за народное счастье, этого фарисействующего демократа.
Часто мне доводилось слышать выступления руководителей с трибуны или просто у себя в кабинете, распекающие воров и нерадивых такими словами с такой неподдельной искренностью и таким возмущением, что нельзя было не верить в их собственную честность и справедливость. Но потом я с ужасом узнавал, что те же самые руководители причастны к гораздо большим преступлениям. К чему это я? Да к тому, что во время описываемого съезда среди депутатов образовалась своеобразная оппозиция большинству. Эта оппозиционная группа получила своё официальное название «Межрегиональная депутатская группа». Свой постоянный статус она обрела после съезда 29 июля, когда состоялось её первое собрание в Доме кино на Васильевской улице. Тогда было избрано руководство группой с пятью сопредседателями: Б.Н. Ельцин, Ю.Н. Афанасьев, В.А. Пальм, А.Д. Сахаров и Г.Х.Попов. Нужно ли говорить, что главным в этой пятёрке, большим пальцем руки был Ельцин? На собрании наметили программу действий. Главную задачу её прояснил, Гавриил Попов чуть позже в сентябре на секретной конференции Московского объединения клубов избирателей и Московской ассоциации избирателей, когда говорил собравшимся: «…у нас есть шансы для победы. Нужно ставить на учёт каждого депутата РСФСР. Он должен понять, что если он будет голосовать не так, как скажет межрегиональная группа, то жить ему в этой стране будет невозможно». Попов предложил вызвать в стране «всеобщее народное возмущение», для чего «довести систему торговли до такого состояния, чтобы ничего невозможно было приобрести. Таким образом можно добиться всеобщих забастовок в Москве. Затем ввести полностью карточную систему. Оставшиеся товары продавать по произвольным ценам». Нашёлся возражавший, который подумал о предстоящих выборах в республиканские и местные Советы, а потому спросил: «Во время избирательной кампании не обойдётся без драк, нарушения общественного порядка, будет проливаться кровь. Кто защитит от суда?» Ему спокойно ответило руководство: «У нас есть деньги, чтобы платить штрафы. Есть список тридцати адвокатов, которые будут защищать наших людей, попавших в беду». Оказывается, всё было предусмотрено.
Читать дальше