Давид Маркиш - Пёс [Роман]

На исходе четвертого часа показался берег, и пассажиры, толпясь, бросились его рассматривать. Берег был плоский и, кажется, голый; впрочем, трудно было его рассмотреть.

Михал Наумыч стал озабочен.

— Историческая родина, — сказал Михал Наумыч, склонясь к окну над сидящим Захаром. — Это тебе не хрен собачий… Песок, что ль? Тель-Авива пока не видать.

Малое время спустя показался и Тель-Авив, и Захар скорбно глядел на его желтые и серые дома. Пассажиры, наконец, расселись, пристегнулись — и вот уже плиты посадочной дорожки скользнули под крыло.

У трапа ждали деловитые молодые люди, указывали:

— В автобус! В автобус, пожалуйста! — и переговаривались между собой на непонятном, быстром языке.

— Из России? Нет-нет, вам не сюда! В этот автобус, пожалуйста!

Собрав эмигрантов в два автобуса, молодые люди последними вскочили на ступеньки и дали знак шоферам. Далеко ехать не пришлось: автобусы подрулили к зданию аэропорта, и молодые люди, отсекая эмигрантов от туристов и прочего летающего люда, провели их через какую-то боковую дверь в большой чистый зал с сотней кресел посередине. «Добро пожаловать на Родину!» написано было на щите над входом в этот зал.

Захар глядел по сторонам, гадая, к кому бы обратиться: к этому ли старику, объявившему, что он приехал сюда сорок два года назад и что его зовут Яшей, или к одному из молодых людей, или к тому бородатому мужчине в черной шелковой куртке и в ковбойских сапогах, что гуляет, заложив руки за спину и поглядывая на иммигрантов, вдоль стены зала.

— Так, — обратился тем временем к приезжим старик Яша. — Ну, так… Дорогие друзья! Итак, вот вы приехали и вот вы уже на родине после вашей героической борьбы. Разрешите поздравить вас с этим великим днем в вашей жизни! Так… А теперь мы займемся нашими текущими делами и давайте сначала запомним слово «савланут», которое означает на русском языке «терпение». Итак, савланут! И теперь я вас буду вызывать, и вы пойдете в эту комнату оформлять ваши документы. Пока все понятно? Так… Приготовьте ваши визы! — и старик Яша помахал бело-розовой советской бумажкой.

Захар долго ждал вызова: час или более. За широким, во всю боковую стену, окном вдруг стемнело, как будто опустили занавес с нарисованными на нем блестками далеких и близких огней. Иммигранты чем-то возмущались, чему-то радовались, слонялись по залу с полицейским у выхода, жевали бесплатные бутерброды и пили сок. Все они давно перезнакомились между собой, какие-то загадочные для Захара общие интересы объединяли их в единое целое с множеством рук, ног и голов. Захар сидел, сгорбившись, в своем кресле, ждал. Наконец, вызвали и его.

— Возьмите, пожалуйста, вашу визу, — сказал старик Яша, — и садитесь вот сюда.

— Понимаете ли, господин… — сказал Захар, не садясь.

— Яша, — сказал старик. — Вы можете меня звать Яша. Это очень просто. Все евреи зовут друг друга по имени.

— В том-то и дело, — как бы извиняясь, сказал Захар. — Я — русский.

— Русский? — старик Яша взглянул на Захара с интересом. — Так ваша жена — еврейка?

— Вообще-то она еврейка, — сказал Захар. — Но она — христианка, и…

— Христианка? — с еще большим интересом спросил старик Яша. — Но вы же говорите, что она еврейка?

— Да, — сказал Захар и покивал головой. — Она осталась в Вене. Она — еврейка, принявшая христианство. — При этих словах Захара старик Яша вытянул губы трубочкой и поморщился, как от кислого. — И я тоже христианин, и попал сюда просто по недоразумению, понимаете ли, по страшному недоразумению.

— Так вы — тоже христианин? — то ли с сомнением, то ли с осуждением в голосе спросил старик Яша, как спрашивают о чем-то интимном и не вовсе безоблачно чистом. — Так, так… Подождите минутку. Или лучше идемте со мной.

Они быстро пересекли зал и подошли к бородачу в ковбойских сапогах. Яша, помахивая короткими ручками, заговорил с бородачом на иврите. Бородач слушал молча и глядел на Захара дружелюбно.

— Ну, так, — сказал Яша, переходя на русский. — Этого парня зовут Цви. Просто Цви. Он тоже понимает по-русски. Так вот, расскажите ему, как вы сюда попали.

— Идемте сядем где-нибудь, — сказал Цви и улыбнулся. — Хотите кофе? Да вы не волнуйтесь. — Он говорил на отличном русском с московским, пожалуй, произношением. — Можно взглянуть на вашу визу?

— Вы меня поймите, — начал Захар, — вся эта история просто чудовищная. Я сам в ней виноват, это верно — а потом все покатилось, покатилось… У меня жена в Вене, мы на Толстовском фонде.