Давид Маркиш - Пёс [Роман]

Около полудня он прилег на выстланном прошлогодней хвоей пригорке и проспал часа два. Ему снились родители, ожидающие его прихода, желтый двор Храма Иисусова гроба, захламленная комната Лира. Потом он с отвращением увидел грязную собаку римского нищего и, не желая появления самого старика, проснулся в страхе. Во рту у него было горько.

Сон разморил Вадима Соловьева. Он посидел немного, прислонившись спиной к розовому стволу сосны, а потом спустился с пригорка к озерцу с темной лесной водой, сполоснул лицо и попил. В кармане у него лежал пакет с бутербродами, но он не хотел есть этот безвкусный белый хлеб с ломтиками обезжиренной ветчины. В нескольких километрах от русской границы — уже не хотел. Усмехаясь, он развернул пакет и разложил бутерброды на пеньке. На погранзаставе ему, наверно, дадут настоящий черный хлеб. Подойдет какой-нибудь Ванюха, скажет: «Ну, что, парень, жрать охота? На-ка, держи!»

Погранзастава представлялась Вадиму Соловьеву неопределенно: то ли крепость, то ли тюрьма. Скорей бы уже туда попасть, даже и под замок. Миновать погранзаставу тишком он не надеялся, прятаться и ползти не желал. Он собирался, выйдя к границе, идти открыто по открытым местам, пока его не заметят и не задержат пограничники. Что случится с ним дальше, поведут его или повезут, сколько продержат на заставе, — об этом он не думал: главное было оказаться в России, среди своих.

Часа в четыре он вышел к асфальтированной дороге и, оглядевшись, перебежал ее. По другую сторону дороги, в сотне метров от нее, тянулась четкая, хоженая тропа, и Вадим Соловьев быстро по ней пошел. Сжатая высокими стволами, пятнисто высвеченными лучами нежаркого солнца, тропа петляла, и за каждым новым поворотом Вадим Соловьев ожидал увидеть просеку с пограничным столбом.

За поворотом висело над тропой облачко толкунцов, и Вадим, войдя в него с ходу, остановился. Толкунцы вились над его головой, жужжали и пели, и Вадим Соловьев слушал их пение внимательно и серьезно. Он не размахивал руками, чтобы их отогнать, и не двигался с места, чтобы оставить их позади и освободиться от них. Он только прищурился, чтобы они, кружась, не залетали ему в глаза… Вот, значит, он и пришел в Россию, хотя этот лес и эта тропа, кажется, называются еще Финляндией. Но толкунцы встретили его на пороге, они прилетели сюда из его детства и из той жизни, которая кончилась полтора года назад, и это не просто хороший знак, а подтверждение того, что все хорошо и правильно. Это не чудо, но это и не фокус. Бог знает, что это такое…

Теперь Вадим Соловьев шел тихонько, чтоб не потерять это облачко над своей головой. Он шел вместе с ним, в нем. И так он вышел к широкой вырубке, к голому полю, по ту сторону которого, за полосой кустарника, была Россия. Он зашагал быстрей, размахивая руками, не глядя под ноги, по теплой голой земле. Он дошел до середины поля, когда из кустов выбрался ему навстречу низкорослый солдат в зеленой фуражке, с автоматом. Вадим Соловьев еще прибавил шагу, почти побежал; он видел лицо солдата под черным лакированным козырьком — круглое мальчишеское лицо с некстати сердитыми глазами, с оттопыренными ушами. Вадиму Соловьеву хотелось, добежав, обнять этого солдата и, обнявшись, идти с ним вместе в Россию. Солдат, коротко что-то крикнув, взмахнул рукой — и Вадим тоже поднял руку на ходу и радостно что-то прокричал ему в ответ.

Из-за спины солдата, из кустарника, серо-черными пружинами выметнулись две немецкие овчарки и, набирая скорость, бросились вперед. Головы псов были опущены, хвосты вытянуты. Один из них прыгнул, взвился, обрушился, как мешок с песком, на грудь Вадима Соловьева. Уже падая, он увидел над своим лицом раззявленную пасть и круглые, желтые, любопытные глаза зверя.

( итал .) — Моя дочь! Ее муж сидит в тюрьме. Ты будешь ее е…ть.

Смоги (Самое Молодое Общество Гениев) — нелегальное литературное течение в Москве, в начале 60-х годов.

( англ .) дерьмо.

( англ .) рынок.

Грюн ( русск. арго ) — доллар.