Давид Маркиш - Пёс [Роман]

— Почему по материнской-то? — с любопытством спросил Вадим. — А если отец у меня, скажем, еврей, а мама — русская?

— Ну, это-то понятно, — как бы бездосадно подивился непонятливости Вадима Шмулик. — Рожает-то вас мать, женщина, а мужчина только пришел, «спасибо» сказал — и все. Кто он такой, откуда взялся? А насильники, я уж не говорю обо всяких там левых ночных делах? Насильники! Это, знаете ли, довольно страшно. На той же Украине гайдамаки кого из нас не убили, того изнасиловали. И не только на Украине… В таком деле, знаете ли, за девять месяцев можно все карты спутать, не то что за две тысячи лет. Вот мы и говорим: принадлежность к еврейству передается по линии матери.

— Вообще-то логично, — согласился Вадим Соловьев. — Получается, стало быть, что по вашему закону я — еврей?

— Так получается, — подтвердил Шмулик. — Но закон на вас не давит, в том-то все и дело. Для нас вы — еврей, а кто вы для самого себя — это вы сами решаете.

— Интересная история… — несколько потерянно молвил Вадим, принимаясь за гамбургер.

Откинувшись на спинку стула и редко мигая, Шмулик наблюдал за тем, как Вадим ест. Шмулику было интересно наблюдать за человеком, вдруг узнавшим, что он еврей.

А Вадим Соловьев, жуя, вспоминал о тех, о ком почти забыл за эти полгода, да к которым и в Москве редко обращался мыслями: о родителях. Что они, как? Сняли ли отца с работы или только понизили? Почему они, черт возьми, никогда ни словом не обмолвились о том, что бабушку расстреляли немцы в Бабьем яру? Для того, чтоб ему сказали об этом в ГБ? Или вот этот Шмулик рассказал?

— Это, знаете, не новость, — полуприкрыв глаза, Шмулик глядел на него с сочувствием. — В Союзе это бывает: родители скрывают от ребенка, что он немножко еврей. Так спокойней: не знать, и все. Но потом это иногда всплывает, и начинаются проблемы. Поверьте мне, я не расист, для меня что черный, что желтый — одно и то же. Но мы, евреи, и тут стоим особняком, с самого краю. Вот, как говорится, ты полукровка и тебе надо выбрать, кто ты: еврей или нееврей. Казалось бы, не о чем спорить: нееврею куда лучше. Так нет, ты хочешь стать евреем! Назло родителям! Назло всем! Вот это и есть голос крови, голос упрямой еврейской крови.

— Я как-то над этим не задумывался, — промямлил Вадим. — Какая, в сущности, разница? Еврей, нееврей… Что, на лбу, что ли, должно быть это напечатано?

— Есть разница! — упрямо сказал Шмулик. — Есть! Может, это и плохо, но это не самое худшее, что есть в мире… Возьмите вот мою карточку, здесь адрес конторы и рабочий и домашний телефоны. Я вас не буду смущать тем, что мы издаем первую книгу, хотя и в этом есть свой смысл и расчет для писателя. Мы никого этой книгой не покупаем — ни вас, никого. Но если в вас перевесит ваша еврейская половина и вы захотите стать евреем и израильтянином — позвоните мне. Договорились?

— Вы хотите сказать, что пошлете меня в Израиль? — спросил Вадим Соловьев.

— Именно, — подтвердил Шмулик. — Я здесь для этого и сижу. У нас в Израиле двести тысяч таких, как вы и я, бывших русских. Даже свой Союз русских писателей есть. И тоже грызутся.

— А вы откуда? — спросил Вадим. — Не москвич?

— Родился в Ленинграде, живу в Иерусалиме, — сказал Шмулик. — Я вообще-то инженер-строитель, меня сюда на два года послали. Еще полгода осталось.

— И… — Вадим запнулся на миг. — Хочется домой? Вы, действительно, чувствуете, что там — ваш дом?

— Ну, конечно! — Шмулик улыбнулся, его розовые губы поползли по черной стене бороды. — А здесь — командировка. Я даже подарки всем уже купил… Между прочим, там это не так чувствуется; живешь, как все. Ругаешься: то плохо, это плохо, и жарко. А уезжаешь — начинаешь скучать, хочется домой… Кофе будете еще?

— Нет, спасибо, — сказал Вадим. — Я, все-таки, еврей только по бабушке. Мне так много не полагается.

— Я, знаете, должен двигаться, — Шмулик взглянул на часы. — Отправляю в Израиль одного маляра, он здесь устроился шить трусики в какую-то мастерскую. Ну, ему это здорово надоело и он решил ехать в Израиль, там маляры нужны.

— Значит, вы покупаете его этой возможностью? — оживился Вадим. — Если б маляры были не нужны, он бы здесь остался трусики шить?

— Ну, как вам сказать… — немного задержался с ответом Шмулик. — Он хочет попробовать стать израильтянином, ну и малярничать тоже. Или, если хотите, наоборот… Вы куда едете?

Вадим и сам не знал, куда. Только не к Лиру. Хорошо бы к кому-нибудь, вовсе непричастному к сегодняшнему позору. Приехать, сидеть, может, пить… Вадим назвал адрес вдовы рентгенотехника, который дала ему в Париже Ксения Князева.