Владимир Логинов - Ад криминала - Рассказы и очерки

— Отчего?

— Били, опухла так.

Рядом ухнула мина. Казаки переглянулись.

— Если попадут в плотину, то хана, — продолжал запорожец. — Затопит тут все села внизу, а Тирасполь и вся Одесская область без питьевой воды останутся.

— Вы как смертники…

— А что делать? Мы готовы умереть, да вот только бы люди знали за что. И Ельцину и Кравчуку на нас насрать. Что ж это за президенты, если свой народ в беде бросают? Вон американцы за тридевять земель флот посылают освобождать своих граждан, взятых в заложники. Из-за двух-трех человек. А наши правители семьсот тысяч своих людей бросили на произвол судьбы. Убивайте всех их — хрен с ними. Или я, может быть, своим мелким умом чего-то недопонимаю? Может, нам, украинцам, за помощью к Канаде обратиться, там же тоже много украинцев. А гагаузы нехай турков зовут — тоже родственники. Должны помочь…

— Почему Кишинев занижает свои потери?

— Это вы у них спросите. Мы тут недавно их человек тридцать с лишним положили. Два дня трупы валялись. А ночью они их перетаскали в колодец и колодец взорвали. "Месажер" передал, что у них погибло только трое… Видите, как они со своими мертвыми обращаются, что же тогда должны ждать наши раненые? Какого милосердия?

— Значит, у них оружие румынское? — переспросил я украинцев.

— Та у них, у самих, недавно в прессе просочилось, что на таможне с Румынией было задержано шесть большегрузов с оружием, а в декларации стояло: "обмундирование для полиции”. Когда уже носом ткнули, они выкрутились: "учебное оружие”…

Бой разгорался. Мы бежали с плотины уже под пулями. Запорожец был прав — надо было быстрее тикать.

На обратном пути из Дубоссар мы с Глининым снова вспоминали литейку. Дело в том, что незадолго перед отъездом из Тирасполя я перешел из обрубки на заливку, и мне даже светило там стать бригадиром. А это означало, что лет через пять я мог бы получить орден Трудового Красного Знамени, а если бы вступил в партию, то можно было рассчитывать и на Золотую Звезду. Были такие разнарядки на каждый год. Так что повернись моя судьба иначе, мог бы я быть и депутатом Верховного Совета СССР и членом правительства нынешней Приднестровской Молдавской Республики. Но если бы пил, был бы таким, как Глинин, — рано состарившимся седым казаком. Эта перспектива была более реальна, ибо к тому времени к власти в Тирасполе пришла бы Андреева, а она, уж поверьте, мне бы никакой Звезды не дала…

— В Кошнице бой! — гаркнул наш водила. — Ложись на пол! Может, проскочу!

Но дорогу загораживали БТР и БМП. Пришлось скатиться на обочину и выползти из автобуса, который простреливался "шилкой" как консервная банка. Автоматные очереди били, как барабанная дробь. Раскаты зенитных орудий сотрясали воздух. Семнадцатилетнему казачку на наших глазах оторвало ногу. Глинин тоже выпустил один рожок, а другой берег на остаток дороги. Часа через два все стихло, и мы рванули в сторону Тирасполя. Там я сошел у гостиницы и, взяв у Глинина домашний телефон, собирался позвонить ему за день до отъезда. Но позвонить не пришлось. Через два дня он погиб.

Газета "Днестровская правда” писала: со слов другого казака: ”… Боевое дежурство кончалось. Сделали доклад в штабе Черноморского казачьего войска в Дубоссарах. Получили приказ выехать в Тирасполь. В лесу под Гри-гориополем пришлось снова принять бой. Казаков обстреляли из засады в 21–00. Румынские вояки предпочитают открытому бою стрельбу исподтишка и в темноте. "Я ранен в живот", — это были последние слова Владимира. (Фактически рана в грудь с сильным кровоизлиянием.) Остановили "Жигули" и отправили Владимира в Григориопольскую больницу. Остальные казаки вели бой в лесу перед Григориополем. Рана Владимира оказалась смертельной".

Я разыскал казака, который сидел рядом с Глининым в машине, когда они возвращались с дежурства в Тирасполь.

— Скажи, о чем он говорил до того, как вы напоролись на засаду?

Казак помялся, потом подобие улыбки скользнуло в его бороду.

— Ну мы же не думали, что смерть впереди. Собирались помыться, по стакану… а Вовка сказал: "А я хочу качан попарить"…

Бросив горсть земли на крышку гроба, опущенного на мемориале Славы в центре Тирасполя, я с трудом через станцию Раздельная (железная дорога из Кишинева была заминирована) вернулся в Москву. Настроение было гадким. Подошел к книжным шкафам в кабинете и увидел "Опыты" Монтеня. Взял книжку и, листая, пытался найти то место, что цитировал Глинин. Но на соседней странице были другие слова писателя, заключавшие мудрость неоспоримую. Она была кстати: "Всякая смерть должна соответствовать жизни человека. Умирая, мы остаемся такими же, какими были в жизни…" Жизнь и смерть Глинина тоже говорили об этом.