— Это уже совсем интересно. Полштуки тебе за эту справочку. Займись прибором капитально. Денег не пожалеем. Любой ценой!
— Ясно! — отрапортовал Сигма.
— Ну пока, — президент протянул ему пачку денег и шагнул к двери.
Через десять минут он уже ехал в сером "жигуленке" в неизвестном направлении.
Стоило отцу уйти, Марина почувствовала легкое головокружение, потом ее будто бы приподняло над софой, и она повисла в невесомости. Такое случалось с ней и раньше, когда она пыталась заниматься лечебным голоданием, выдерживая без еды не более трех дней. И так же, как в период тех увлечений, она плавала по комнате, зависая в разных точках. Она решила, что спит или слишком много выпила, однако вскоре какой-то резкий толчок подбросил ее куда-то высоко-высоко, и сознание девушки отключилось…
Бледно-розовый свет неестественного заката стелился по лесной траве, кружилась голова от дурманящих запахов лесных цветов, звучала тихая струнная музыка цикад, а рядом с ней лежал загорелый Алексей с густо проступившей проседью в трехнедельной бороде. Таким он был, когда они отдыхали в Дивноморске три года назад. Она наклонилась к нему и стала целовать его тело, теплое от солнца, соленое от моря. Он обнял ее левой рукой и стал гладить ее спину, едва прикасаясь к коже подушечками пальцев. Она задрожала от страсти, зарываясь в его объятия, но вдруг что-то холодное и твердое ощутила своим нутром, вздрогнула и открыла глаза: он был весь синим, даже фиолетовым, и пена пузырилась на его запекшихся губах. Вскочив на ноги, она принялась лихорадочно одеваться, а он вдруг запарил, словно жарясь на сковородке, и стал рассыпаться. Она в ужасе отвернулась, а когда снова в страхе взглянула на него, то увидела на примятой траве только легкий пепел, очертивший контуры его бывшего тела. Ветерок, бежавший по траве, подхватывал этот пепел и разносил по поляне. Потом все исчезло. Она оказалась одна на этой дикой лесной полянке, куда они поднимались по горным тропам почти два часа. Но нечто неуловимое и необъяснимое говорило ей о его незримом присутствии здесь, она была уверена, что Алексей рядом, стоит только назвать его имя. И она назвала, дрожащим от волнения голосом…
— Конечно, я здесь, — ответил он тихо с какой-то потусторонней ноткой в голосе. — Мы с тобой были тут счастливы, тут ты стала женщиной, тут я тебе читал лучшее стихотворение… Но ты не поняла его, я всегда был непонятен тебе, и ты называла меня странным и даже побаивалась. Я никогда никого не любил, как должен любить поэт, я всегда был во власти вожделения и страсти. Но ты… тебе посвящается это стихотворение…
Это тебе
тебе одной
моей горячей ласковой любимой
за то что ты во мне
всегда со мной
своей реальностью незримой
остановить слова
слова слова слова
и пальцы рук
сплести вокруг тебя
чтобы унять
твои сомненья ими
и целовать
без счету целовать
и в сказку унести
в такую сказку из которой
ты не захочешь уходить
она зовется сказкой гор
и рук и глаз и губ
и близости и муки
она из синей глубины желанья
там эхо падает
с уступа на уступ
там в волшебствах твоих
запутались разлуки
там неизвестны слезы ожиданья
тебя одну
обманно близкую желанную
зову…
Голос его оборвался. Она ждала, боясь пошевелиться. Потом не выдержала и позвала. Но никто не ответил. Значит, улетел, решила она и стала медленно спускаться с горы по извилистой тропинке. Потом остановилась у родника, напилась и, подняв голову, услышала его голос:
— Сожги стихи.
— Что? — оцепенела она.
— Соберите с Олегом все рукописи и сожгите их.
— А как Олег это воспримет? — дрогнувшим от волнения голосом спросила Марина.
— Не беспокойся. Я ему объяснил…
Розовый свет угас, родник и горы пропали. По телу Марины пробежала судорога, и она… очнулась в своей комнате.
За окном было серо и тихо. На будильнике — без трех минут четыре. Ежась от холода, она набросила на себя покрывало и снова закрыла глаза. Но уже не спалось. Только что увиденное стояло перед глазами, а голос Алексея, казалось ей, словно витал по комнате, но на такой частоте, когда он не слышим человеческим ухом. "Сжечь стихи? Но почему? — недоумевала она. — Пусть отец их напечатает, пусть их читают люди… Что за бред мне приснился! Хотя Олег говорил, что он писал не для печати… Но для кого же тогда? Для себя? Зачем? А может, это было содержанием его жизни? Ведь я его никогда не могла понять, у него была такая глубина ума и непредсказуемость мысли… Чего же тогда гадать, надо просто поговорить с Олегом…" — решила она и услышала шум спускаемой в туалете воды.
Читать дальше