— У нас в стране три куста, где расстреливают. Это было около Свердловска. Я мог не присутствовать, но эта тварь меня настолько достала своей мерзостью, что я твердо решил, чего бы мне ни стоило, убедиться, удостовериться своими глазами в том, что ее на земле больше не будет. Просто горел желанием посмотреть на то, как она исчезнет, хотя трупов не выношу и всяких похорон избегаю… — Он снова умолк, но потом заговорил быстро и страстно: — Нынче много развелось демагогов, катающих проблему смертной казни как бочку с пивом — туда-сюда. Почему с пивом? Да потому, что на этом деле можно хорошо заработать. И не только на пиво. А пережили бы они то, что матери и отцы зверски изнасилованных и садистски убитых детей, языки бы поприкусили. Вообще, я считаю расстрел для таких тварей очень легкой смертью, не искупающей десятой, даже сотой доли вины, нет, даже не вины и даже не преступления… у нас нет такого слова, которое могло бы стать бледным синонимом этого мерзопакостного, покушения на самое святых… Есть, понимаешь ли, разная патология, в учебниках психиатрии и судебной медицины она описана. Но здесь просто уму не постижимо: доктор медицинских наук, выхаживающий детей, как богородица, очереди к нему на год вперед, родители ноги целуют, а он, эта гениальная тварь, ровно раз в полгода ворует ребенка, самым изощренным образом насилует его, потом всаживает нож в спину, наслаждается его смертью… Нет, ты знаешь, старик, я не могу все это в деталях рассказать, эту его “исповедь" передать невозможно…
— Ну ты успокойся. Расскажи сам акт расстрела.
— А чего там рассказывать!.. — Он махнул рукой и сжался. — Зачитали приговор, прапорщик взвел пистолет, и тут, знаешь, что меня поразило: как хлынет у него изо всех дыр — и моча, и экскременты… Не верил до последней минуты, на что-то все-таки надеялся. А когда у виска оружие почувствовал — обделался. Ну потом его за ноги и в ванну с кислотой, которая даже кости и волосы растворяет… Через полчаса ванну слили. Вот так это делается. Интересно?.. Да, когда растворялся, из-за дверей будто бы слышался крик.
Я молчал. Пытался представить себя на месте того прапорщика, заплечных дел мастера. Но не мог. Один раз присутствовал на вскрытии утопленника: проткнули ему огромный живот, а оттуда как ударит фонтан — на меня, прокурора, опера. Ой, не дай Бог. И за какую зарплату-то? А как потом домой, в семью? Как с детьми играть и смеяться после этого?..
На соседней кровати послышался храп. Мой ночной собеседник уснул.
Это случилось в Череповце, в одну из моих командировок. Набегавшись по строительной площадке самой большой домны в мире, не чуя ног, рано лег спать в своем двухместном номере. И хотя дежурная предупредила, что подселит одного начальника снабжения, у меня не было сил ждать его и тем более разговаривать.
Он явился в полдвенадцатого из ресторана, извинился, предложил коньячку, и мы разговорились.
— Никогда еще не жил в одном номере с писателем, — сказал он легко и весело. — Пробовал писать, да только для этого, сам понимаешь, что нужно. А я по образованию юрист, работал в органах. Столько всего насмотрелся, что страшно вспоминать…
И так случилось, что до четырех часов я слушал его ужасные истории, раскрыв рот. Но эта, про садиста-детоубийцу засела в моей голове надолго.
Утром, когда я проснулся, моего ночного собеседника уже не было. Он уехал, как и говорил. Но на листе бумаги оставил свой адрес и телефон. Я тоже закончил свои дела и через несколько дней вернулся в Москву. Позже опубликовал очерк о Череповце в "Литературной России", но страшное дело садиста-врача не оставляло меня в покое. Я позвонил своему ночному собеседнику в Каменск, и вскоре мы встретились.
Анатолий, так его звали, свел меня с местным журналистом, который, к моему великому удивлению, записал предсмертную исповедь казненного на магнитофон. Этот корреспондент Шаламов вел отдел морально-правовых проблем в своей газете, был хорошим репортером, но повесть об убийце написать не смог. Он дружески, чисто по-русски, отдал мне пленку и пожелал успеха. Пленка состояла из трех фрагментов, которые заслуживают того, чтобы с ними познакомить читателя.
ФРАГМЕНТ ПЕРВЫЙ
… Лет в пять мне приснился страшный сон. Будто мы с мамой плаваем в состоянии невесомости в какой-то желто-голубой среде — это и не жидкость и не газ. Потом я понял — атмосфера планеты. Вот мы ступили на почву, желто-голубой смрад рассеивается, и мы с ужасом обнаруживаем, что очутились на Луне. Видим перед глазами Землю, величиной со школьный глобус и такую красивую… А нас колотит от страха… "Мама? — спрашиваю я. — Ведь мы умрем здесь, и V нас даже не будет могилки на земле. Что же делать? Как нам вернуться обратно? Как попросить, чтоб спасли? Пусть прилетит корабль. Мама!" — и я плачу. А потом просыпаюсь и с великой радостью обнаруживаю себя в своей кроватке, в светлой и чистой комнате. И так мне хорошо, что снова плачу, теперь уже от радости.
Читать дальше