«Я поверил, что есть надежда…»
Я поверил, что есть надежда
(пусть лишь кроха в пустой тарелке),
и что-то, даже не идея,
а какое-то доброе поветрие
стало распространяться,
не признавая границ,
целительной заразой.
Есть надежда дождаться новой
земляники и новых яблок,
лысин у сыновей, сединок у дочерей,
а от внуков — открыток с приветом.
Есть надежда дождаться авансов
и процентов со вклада.
Неужто людям вновь открыт
бессрочный кредит?
Поверив, что есть надежда,
я начал искать аргументы
для подкрепления веры.
Я называл надежду
благой, острожной, нежданной.
Я взывал к ее милосердию.
А она была ненадежной
и какой-то тщедушной.
Я поверил, что есть надежда —
противники снимут пальцы с кнопок,
распахнутся двери настежь,
и мы перестанем бояться друг друга.
Кое в чем надежда сбылась,
и хлеб никто не жует в одиночку…
Но крысы над нами смеются,
ибо мы упустили свой шанс,
последнюю нашу надежду.
СТРАНА-НОЯБРЬ [49] © В. Санчук, перевод на русский язык, 1997
13 сонетов
Посвящается Петеру Рюмкорфу
Страна, в чьих песнях красота, точно в проспекте
рекламном — к северным полям с холмов зовет, —
заселена до самых крыш уже. А тот —
укромный сгинул закуток теперь, где дети
от строгих взрослых прежде прятались; здесь нет,
нет больше тайны. Мы раскрыты. На весь свет
распахнуты; своим несчастней сосед
сочтет удачу нашу, глядя нам вослед.
Здесь, где мы в мире есть, тяжелой боли груз
с плеч свалим, раздобрев. Страдания надрыв
нам лечит рыночной свободы твердый курс,
даже с расплаты нашей цену сбив.
И горький труд клянет Ноябрь-страна.
Но есть еще и Страшный Суд. И страшная цена.
Я снова здесь, где все путем, и все — как надо,
в ботинках — задом наперед, сам выстроив преграды,
готов бежать отсюда, где считаюсь
дерьмом, да в общем, — этим и являюсь.
Все по-другому здесь. Да вот же, как на грех,
пусть мода и заменит джинсы — кожей,
все возвращается, и вновь похоже
на фото то, где вечен Третий рейх.
Уймитесь, мертвецы ноябрьские! Забот
у нас, живых, — своих невпроворот!
Но эти — нет, — не те! А те опять проснулись.
Словно преступники, личинами махнулись.
Я здесь, где не прощен и не учтен еще
моей вины, долгов извечный счет.
В центр, в черное ноябрь бьет на свету
еще цветы, чей цвет смешно-убог.
Встают и никнут под дождем подобья,
и рифмы: «Бог» и сразу же — «надгробья».
Цветы мне истину оставят, — ту,
что, вырезанные из небосвода, —
где серый колер в вырезе разлит, —
они несли нам весть, и текст гласит:
как муж с женой, живущие к разводу,
так люди и Земля брак кончат ссорой.
Был жалким урожай, добыча — скорой.
Чужим владев, придем без ничего.
Кто и цветы со зла казнил, того —
никем не зримая загонит свора.
4
ДЕНЬ ПОМИНОВЕНИЯ [50] День поминовения усопших (у католиков второй день праздника Всех святых, 2 ноября).
Я мчался в Польшу, взяв ноябрь с собой.
Что если б польский мне до боли и до колик
был внятен, как приказ, уланов славший в бой?
(И я курил в затяг, всерьез, будто католик).
Но, немцу, мне немецкий слог милей,
хоть льстила эта мысль, — сладка, будто елей,
а все бы — сквозь таможню да цензуру —
на рынок свой тащил я собственную шкуру.
Где по-соседски вместе вымокнув, до гроба
так в песне слиты мы, так сплавлены страданьем,
так влюблены тайком, при том — глухи на оба,
мы рядом, делая одним преданьем —
как в шрамах бьется боль надежды той, убитой.
Кругом — гробы! Гробы в День памяти раскрыты.
Вновь ураган. Прав метеопрогноз.
Жертв минимум, ущерб же материальный,
увы, значителен. Этот обвальный
шквал ширится, растет, будто психоз.
Вот рухнет марка! — обратится в горсть
медяшек жалких и бумажек мятых!
Тогда — прощай, ты, общество богатых!
Если, наглее, чем незванный гость,
укоренятся непогоды и приливы
здесь, словно СПИД, не знающий прививок, —
кровь разлагая, растворясь у нас в крови,
чтобы мы их, а не себя во всем кляли!
Нет, это чересчур: вновь ураган! К нам в дом
врывается через любой кордон!
Читать дальше