Гюнтер Грасс - Встреча в Тельгте. Головорожденные, или Немцы вымирают. Крик жерлянки. Рассказы. Поэзия. Публицистика

Почему вы хотите мне запретить есть мясо?
Теперь вы приходите с цветами,
готовите мне астры,
как будто привкус осени не навяз на зубах.
Оставьте в саду фиалки.
Разве не горек миндаль,
газометр,
на вашем языке пирог,
вы его нарезаете мне,
пока я не потребую молока.
Вы говорите: овощи —
и продаете мне килограммами розы.
Здоровье, вы говорите, имея в виду тюльпаны.
И я должен эту отраву,
связанную в букеты,
сдабривать солью?
Я должен погибнуть от ландышей?
И лилии на моей могиле —
кто спасет меня от вегетарианцев?

Дайте мне поесть мяса.
Оставьте наедине с костью,
пусть она, стыд потеряв, обнажится.
Лишь когда отодвину тарелку
и громко восславлю волов,
лишь тогда распахните сады,
чтобы мог я купить цветы —
мне приятно видеть, как они вянут.

Когда саранча напала на город,
мы остались без молока, задохлась газета,
отворили темницы и волю дали пророкам.
Они высыпали на улицы, 3800 пророков.
Им дали вслух поговорить и досыта наесться
этой серой скачущей массой,
ставшей для нас напастью.
Как и следовало ожидать —
появилось опять молоко, вздохнула газета,
пророков вернули в темницы.

Моя комната тише воды,
сама кротость, и сигарета
так мистична, что никто не посмеет
здесь повысить квартплату
или спросить меня о жене.
Вчера после смерти мухи
я понял без календаря,
что учитель танцев, октябрь,
склонился, мне предлагая запретные снимки.
Я гостей принимаю за дверью,
письма мне наклеивают на окно,
дождь читает их вместе со мной.
Моя комната тише воды,
не склочны обои,
поцелуи проглочены часами,
здесь не обо что споткнуться,
все здесь податливо, все
сама кротость, и сигарета
придерживается вертикальной веры,
вертикален лот паука,
промеряющий любую бездну, —
никогда мы не сядем на мель.

Кто смеется, что за смех?
Здесь высмеивают всех.
Грех не заподозрить тех,
чей не без причины смех.

Кто здесь плачет, что за плач?
Быть не может неудач.
Здесь не плачь и мысли спрячь,
что не без причины плач.

Кто молчит, кто говорит?
Кто молчит, тот будет бит.
Тот, кто говорит, тот скрыл,
почему он говорил.

Кто играет? В чем игра?
К стенке стать ему пора, от игры не жди добра, причиняет боль игра.

Кто здесь гибнет, кто погиб?
Ненадежен этот тип.
Тот, кто не сменил личины,
гибнет вовсе без причины.

Нес домой
свежую селедку,
завернутую в газету.

День выдался
ясный, морозный.
Дворники рассыпали песок.

Газета размокла
только в подъезде.
Пришлось

соскребать ее с селедок,
прежде чем начать
разделку.

Чешуйки отскакивали
и блестели на солнце,
светившем в кухню.

У семи селедок вынул икру,
у четырех молоку;
газета оказалась вчерашней.

Плохи дела были в мире:
банки не давали кредитов.
А я валял селедки в муке.

Положив их на сковородку,
угрюмый и мрачный, я хотел
сказать над ними пару слов.

Но кому охота
вещать о конце света
селедке?

Мы живем в яйце.
Изнанку скорлупы
мы исцарапали неприличными рисунками
и именами наших врагов.
Нас высиживают.

Кто нас высиживает,
тот высидит и наши карандаши.
Однажды, вылупившись,
мы нарисуем тотчас
портрет нашей наседки.

Мы полагаем, что нас высидят.
Мы представляем себе солидное пернатое
и пишем школьные сочинения
о цвете и расе
нашей наседки.

Когда мы вылупимся?
Наши пророки в яйце
спорят за небольшую мзду
о сроках высиживания.
Они предполагают день Икс.

От скуки и действительной нужды
мы выдумали инкубатор.
Мы очень печемся о нашем потомстве в яйце.