Рэй Брэдбери - Маски

Во втором фрагменте встречается аналогичный эксперимент с нонконформизмом. Человек в маске снова арестован за нарушение общественного порядка посредством ношения маски в общественном месте. Он призывает полицию к ответу за отказ признать, что все сильные мира сего тоже ходят в масках, только менее осязаемого характера; тогда начальник смены заключает его под стражу для проведения психиатрической экспертизы. Владелец масок быстро надевает маску, вызывающую жалость и сострадание, и показывает, что еще не забыл «правила игры», вводя в заблуждение психиатра, после чего тот его отпускает.

Оба фрагмента отличаются тональностью и замыслом, позволяющими датировать их 1947–1948 годами, когда Брэдбери сочинял рассказы, вершиной которых стал роман «451 градус по Фаренгейту». В этих фрагментах «Масок» общество зачитывается лишь бульварной литературой да рекламой, а его культура вынуждает человека формировать личность, «наиболее приспособленную к извлечению выгоды».

МАСКИ

Полицейский оказался весьма обходительным.

— Вам следует немедленно удалиться, — сказал он.

— Я попытаюсь.

— Вам придется приложить побольше усилий.

— Я же сказал, попытаюсь.

— Ладно, я подожду.

— Задержать его, — велел полисмен.

— С какой стати? — полюбопытствовал я.

— Вы возмутитель спокойствия, — ответствовал полисмен.

— Чье же это спокойствие я возмутил? — говорю я. — У меня есть адвокат; я вас засужу. Вам придется меня отпустить — нету такого закона, на основании которого вы можете меня задержать.

— Вы недоумок — это уже достаточное основание! — возопил капитан.

— Докажите! — потребовал я. — Вы должны доказать, что я опасен, чего на самом деле нет и в помине; вы должны привести опекуна — родственника или супругу, чтобы поместить меня в лечебницу, а у меня нет ни жен, ни опекунов. Откровенно говоря, капитан, вы мне отвратительны, и люди мне отвратительны! И я не знаю, что вы можете сделать, чтобы избавить меня от отвращения.

— Род занятий?! — гаркнул капитан, приготовившись марать бумагу на законном основании.

— Прокалыватель воздушных шариков, — ответил я.

— Настоящий род занятий! — не унимался полисмен.

— Подрыватель мыльных пузырей, — сказал я.

— В последний раз спрашиваю — род занятий! — Его лицо раскалилось докрасна.

— Угрызатель совести, — сказал я и кивнул.

— Тоже мне умник выискался, — сказал он.

— I.Q. 120, — сказал я, — неплохо, но и не блестяще.

— Убирайтесь отсюда! — выпалил он.

— Убираюсь сей же час, — пообещал я. — Bon soir.

На побережье он сел в поезд и устроился возле миниатюрной женщины, которая источала грошовое благоухание, своим происхождением обязанное синему флакончику с пластмассовой крышечкой.

— Вы не подскажете, где находится Виндвард-авеню? — спросил он наконец, спустя многие мили путешествия и раскачивания из стороны в сторону.

— Я покажу вам, — ответила она. — Я там выхожу.

— Я еду туда на вечеринку, — сказал он.

— Я так и подумала, глядя на вашу маску, — сказала она.

— Вы тоже на вечеринку? — полюбопытствовал он.

— Нет, просто домой.

— Устали после работы? — спросил он.

— Целый день в «Вестерн юнион», — ответила она.

— Да, это утомительно, — согласился он.

Поезд описывал дугу.

— Подъезжаем к Виндвард-авеню, — сказала она. — Приехали.

Она встала; он последовал за ней, и они вышли на платформу, где остановились под одним-единственным фонарем.

— А где будет вечеринка? — спросила она.

Он порылся в кармане в поисках записки и ничего не нашел.

— Потерял, — сказал он. — Черт, как же я теперь туда попаду?

— А телефон? — спросила она.

— Все закусочные и заправочные закрыты, — сказал он.

— В моей гостинице есть телефон.

Она показала ему дорогу, а он ее поблагодарил.

— Вам нравится Томас Вульф? — спросил он.

— Кто это? — спросила она.

— А Эдмунд Вильсон?

— Не знаю такого, — сказала она.

— Вы читали Сомерсета Моэма? — спросил он.

— А, так вы про писателей спрашиваете! — засмеялась она. — Нет, я никогда не читала Моггимма. Как его имя?