Алиона Хильт - Любовь с немецким акцентом [litres]

Я очень любила дедушку. Нет, он не был добрым дедушкой из сказок, он был генералом в отставке. Прямолинейный, уверенный в себе, сильный, волевой человек. Но я знала, видела и чувствовала, что он меня любил. Сейчас пишу, и слезы катятся из глаз, мне так сложно вспоминать тот день. Мне до сих пор сложно думать, что его больше нет. Я знала, что к нему я могу прийти с любой проблемой, он внушал уверенность и спокойствие. Я знала, что для него я любимая внучка, хоть он и был скуп на эмоции. Я видела его слезы радости на нашей свадьбе, видела, как он любил Арджуну… В последнюю нашу встречу я пообещала, что мы скоро увидимся. Сообщение от мамы пришло до того, как я собиралась прилететь в Петербург.

Не успела. Не успела попрощаться, не успела обнять, не успела сказать, что дедушка был лучшим мужчиной в моей жизни. Господи, хоть бы он об этом знал!

Бабушка часто рассказывала нам с Рустамом о том, как дедушка ее завоевал. Он был хватким и бескомпромиссным, а она – яркой и легкой на подъем.

Бабушка с семнадцати лет ходила на танцы. Если честно, не только из любви к ним. Она, наверное, всегда знала, чтобы стать генеральшей, надо выйти замуж за курсанта, поэтому она была завсегдатаем вечеров в военных училищах Ленинграда. Свой первый опыт под названием «облом» она запомнила на всю жизнь. Заплетя тугие косички и одолжив (на самом деле стащив) платье у старшей сестры, она пригласила на «белый танец» самого красивого курсанта, только что спустившегося со сцены, он был вокалистом самодеятельного ансамбля. Заиграла музыка, она со всех ног подскочила к нему, а он сказал: «Подрасти, деточка», – и закружил в танце с какой-то красоткой. Бабушка (смешно так ее называть в этом рассказе, но да – такая она у нас) поняла, что серую мышку никто не заметит, и начала работать над своим имиджем, как могла. Через пару лет во дворе на Рубинштейна поселилась компания курсантов академии связи. Они сняли комнату в коммуналке на последнем этаже. Что это были за молодые люди! Один другого симпатичнее, и, что самое важное, им разрешено было жить в городе, а не в казармах, на последних курсах академии за отличную учебу и выдающиеся успехи. Каждый пытался ухаживать за бабушкой – она стала красивой, яркой, уверенной… кроме одного из них. Как-то хозяйка квартиры, где жили парни, остановила бабушку во дворе:

– Тамара, он твое имя все время повторяет, он в тебя влюблен!

«Глупости!» – подумала бабушка и не придала этому значения.

И вот однажды, возвращаясь с большого праздника-карнавала на Дворцовой площади в наряде цыганки и со свитой друзей, подруг и влюбленных в нее, она увидела, что из подъезда вышел Альберт (мой будущий дедушка) с чемоданом в руке. Он сгреб ее в охапку, затащил в соседний подъезд, чмокнул в висок и сказал:

– Жди. Через три дня вернусь.

Она в полном недоумении провела эти три дня. Как оказалось, он ездил к родителям сообщить, что женится. Через три дня, как и обещал, вернулся и зашел за ней домой. Он был краток и лишь сказал ей:

– Возьми паспорт.

Куда бы вы думали, он ее повел? В ЗАГС на Невском проспекте у Аничкова моста.

Расписали их сразу, потому что он был выпускником-курсантом. Я не знаю, как ему удалось провести эту операцию с девушкой-звездой, но с остальными задачами по жизни дедушка справлялся так же решительно.

Всю жизнь они жили душа в душу, хоть дедушка и любил ворчать, что все бабы – дуры и его жена не исключение. Мне он ни разу не сказал, что я дура, даже когда я совершала глупые поступки.

Дедушка всегда был на моей стороне. Когда я победила на соревнованиях по фитнесу, родителям это не понравилось. Что папа, что мама в один голос говорили о том, что не пристало генеральской внучке ходить полуголой по сцене, дедушка же попросил мне прислать все фотографии с соревнований, и он заботливо их хранил в отдельной папке на компьютере. Я знала, что он мной гордился. Мою собаку Жасмин дедушка называл «Фикус», потому что никак не мог запомнить, в честь какого растения она названа. Он мало шутил, но часто блистал сарказмом.

А теперь его нет.

Я ехала на велосипеде на работу, в моей голове были все эти мысли. Пока дедушка был жив, я чувствовала себя как за каменной стеной. Я не знаю, как объяснить это чувство, но я точно знала, что он меня поддержит, что будет мной гордиться, и мне не хотелось его разочаровать.

А теперь его нет.

Вот так вот, был человек, и нет его. А тебе казалось, что он вечный! Да, дедушка болел, у него была гангрена, но ампутировать ногу он отказался, хотя это могло его спасти. Видимо, гордость не дала. Он не хотел сидеть в инвалидной коляске и предпочитал последние годы просто не выходить из дома. Бабушка постоянно покупала ему какие-то мази, но увы, это лишь облегчало симптомы, но не решало проблемы.