Ольга Фарбер - Ищу квартиру на Арбате

Прогулками в одиночестве Надежда стремилась упорядочить свою жизнь, унять душевный хаос, но даже самые продолжительные из них не могли сделать того, на что способна вера. Теперь каждую субботу она пешком шла в синагогу. Возвращаясь, она даже улыбалась.

Однажды она пришла домой и, не снимая плаща, постучала в комнату Анны Ионовны. Ни слова не говоря, раскрыла паспорт.

– Наденька… – осела Анна Ионовна.

– Да, – коротко ответила Надежда.

С этого дня она вновь стала Надеждой Бенционовной.

Анна Ионовна и Катя быстро привыкли к тому, что шаббат начинается еще вечером в пятницу: две свечи на столе, традиционный хлеб – хала, который Бог знает где удавалось доставать Надежде.

Как-то раз в воскресенье Анна Ионовна проснулась от звона посуды. Она вскочила с кровати и бросилась на кухню, боясь увидеть там дочь, решившую-таки свести счеты с жизнью.

Надежда Бенционовна, мурлыча что-то себе под нос, раскатывала тесто большой деревянной скалкой.

– Мамочка, я тебя разбудила? Извини.

– Нет-нет, я просто захотела воды.

– А я решила испечь хоменташн. Будем Пурим отмечать.

Впервые за многие годы Катя сидела за одним столом с мамой и бабушкой. Она была рада, но от волнения вспотели ладони и скрутило живот. Больше всего Катя боялась обидеть Надежду – так она теперь называла маму.

Анна Ионовна успела шепнуть Кате, что Пурим – это такой праздник, когда все должны веселиться. Катя все искала подходящий момент, чтобы убедить маму, что ей очень весело.

– Бери еще печенье, – Надежда строго посмотрела на нее.

Катя внутренне сжалась и протянула руку за печеньем. Мама подлила ей чаю. Катя жадно выпила целую чашку. У нее мелькнула мысль, что еда отравлена – настолько разнилось поведение матери с тем, какой она была последние годы.

В ту ночь Катю разбудила музыка. Она встала и на цыпочках пошла на звук. Мама сидела за пианино в черном платье с белыми кружевным воротником и манжетами и наигрывала правой рукой. Взглянув на Катю, она не сказала ни слова и продолжала играть.

– Мамочка, как я рада, что ты снова музицируешь! – Катя подбежала к ней, обняла и положила голову ей на плечо. – Как тогда, когда мы жили с папой! – сказала она, вдыхая мамин аромат, по которому очень соскучилась за все это время.

Музыка неестественно оборвалась на случайной ноте. Надежда сбросила Катины руки, оттолкнула от себя и резко встала.

– Если ты еще хоть раз произнесешь два слова: МУЗИЦИРОВАТЬ и ПАПА, ты мне не дочь!

От неожиданности и обиды Катя даже не зарыдала, а заскулила, как щенок. В комнату вбежала босая Анна Ионовна: она тоже проснулась и, затаив дыхание, сжав ладони в сухонькие кулачки, слушала музыку, оборвавшуюся грохотом опрокинутого на пол табурета. Не сказав больше ни слова, Надежда прошла в свою комнату и щелкнула дверным замком, который установила месяц назад.

Анна Ионовна прижала к себе плачущую Катю и судорожно гладила ее по волосам трясущейся рукой.

– Девочки, бедные мои девочки, – шептала она, обратив невидящий взгляд в темноту за окном.

День не заладился с самого утра. Застегивая юбку, всегда аккуратная Катя дернула и порвала молнию.

– Черт!.. – в сердцах воскликнула она.

– Кого призываешь, того и встретишь, – рассудительно заметила ей с кухни Надежда Бенционовна.

С возрастом она приобрела привычку изрекать афоризмы в воздух, как будто не адресуя их домочадцам, но непременно так, чтобы ее услышали.

– Что ты такое говоришь, Надежда? – запричитала Анна Ионовна. – Нашла, что дочери пожелать!

Анна Ионовна вышла из своей комнаты, обняла и поцеловала Катю, которая уже успела натянуть на себя первое попавшееся в шкафу платье – черное с высоким воротником под горло. Как и в детстве, за обновками она продолжала ходить с бабушкой, слушала ее советы и даже в довольно простеньких платьях выглядела как настоящая леди. Бабушка, как никто другой, умела подобрать бусы и сумочку к скромному наряду. У них с Катей был один размер обуви – тридцать шесть с половиной, – и они, бывало, менялись туфлями.

Впрочем, несмотря на доброе напутствие бабушки, мать, видимо, оказалась права. Черт не замедлил явиться Кате прямо в автобусе в виде толстенького низкорослого пенсионера, похожего на майского жука. Он устроился рядом и больно толкал Катю в бок своим рюкзаком, в котором лежало что-то твердое. Пытаясь как-то увернуться от него в переполненном автобусе, Катя извивалась всем телом, чтобы опять не получить тычок в бок.