Дмитрий Иванов - Шлюха. Примадонна. Банкирша. Книга 3

И работа у Мити не клеилась. Он часами просиживал над чистым листом бумаги, куря до одурения, и не мог родить даже одной фразы. В результате Иванцов выпал и из телевизионной, и из литературной обоймы.

Этот кризис мог кончиться совсем плачевно, если бы не Лена Лебедева, которую Иванцов скоро стал звать домашним именем Лёка. Сначала ничто не говорило о том, что их встреча была предопределена на небесах. Ночь, проведенная вместе по случайному взаимному капризу, была приятной, не более. Но постепенно они начали проводить вместе не только ночи, но и дни, от чего Иванцов отвык совершенно. Обычно, едва занимался рассвет, он только и мечтал о том, как бы побыстрее сплавить ночную партнершу.

С Лёкой получилось по-другому. Мите хотелось и при свете дня видеть ее, разговаривать с ней. Ум у Лены Лебедевой был холодный, язвительный. Ее оценки удивляли беспощадностью и остроумием. Порой Иванцов ловил себя на том, что проигрывает Лёке во всех отношениях.

Внешне Лебедева ничуть не походила ни на прежних Митиных жен, ни на тех женщин, с которыми он заводил короткие связи. То есть была не его группы крови, как сказали бы они с Трофимовым. Все предыдущие смотрелись попроще, постандартней, что ли. Стройностью фигуры Лена Лебедева не уступала ни одной из них. И тут Иванцов понимал свой выбор. А вот спокойные серо-голубые глаза Лёки, тонко очерченный нос, вызывающе пухлые губы, от которых ни один мужик не мог отвести взгляда, Митю смущали. Такие лица никогда не нравились ему раньше. Но, может быть, подумалось Иванцову, у него со временем просто улучшился вкус.

Период влюбленности Митя как-то незаметно миновал. Не было жаркого пламени в груди, бессонных ночей, взволнованных стишков, которыми он грешил прежде. Но вместо всего этого день за днем крепло нечто более ценное и основательное. Вскоре он с некоторым недоумением обнаружил, что Лёка стала для него всем — другом, любовницей, ребенком, матерью. Она не разыгрывала ни одной из этих ролей. Так вышло само собой.

Что переживала сама Лебедева, Мите приходилось только догадываться. Они никогда не говорили о своих чувствах. Иванцова, в общем, устраивало такое положение вещей. Но Лёка не терпела неопределенности и однажды спросила:

— Ты долго собираешься меня держать в подвешенном состоянии?

— Это ты о чем? — слегка растерялся он. — О женитьбе, что ли?

— Именно.

— Я готов. Хоть завтра.

Они поженились, и Митя ни разу не пожалел об этом. Брак с Леной Лебедевой основательно встряхнул его, заставив думать о хлебе насущном. А зарабатывать Иванцов умел только литературным трудом. И он с похвальным усердием взялся сочинять, превозмогая неуверенность, грозившую стать болезнью. Пошли какие-то гонорары, но самое главное — к Мите вернулась радость работы. Разнообразные идеи поперли из него так, как не часто случалось в годы соавторства с Трофимовым, поскольку тогда оба порой слегка халтурили, полагаясь друг на друга.

От вернувшейся уверенности в собственных силах Митя почувствовал себя лет на двадцать моложе, то есть почти ровесником новой жены. Это он и называл своей второй молодостью.

После многолетнего перерыва Иванцов вернулся на телевидение с авторской развлекательной ретропрограммой. Правда, выдержал он там недолго. Стариков в Останкине почти не осталось, а у новых в каждом глазу, фигурально говоря, маячило по доллару. Атмосферы тотальной коммерции Митя не выдержал, но хотя бы убедился в том, что он и сегодня кое-что может.

А когда Тимур Арсенов загорелся идеей сделать фильм по залежавшемуся в столе Митиному роману, Иванцов окончательно уверовал в свою счастливую звезду. Он взялся за большой роман, который в процессе работы стал перерастать в трилогию…

Митя прилежно долбил по клавишам старой пишущей машинки, когда в прихожей раздался длинный звонок. Чертыхаясь, он прервался на середине фразы и пошел открывать.

За дверью стоял Алик Алексашин. Вид у него был взъерошенный, под глазом красовался впечатляющий фингал.

— Привет! — сказал Митя.

— Привет! — кивнул Алик. — Елена Васильевна дома?

— А ты к ней?

Митя спросил это нарочно. Он прекрасно знал, что Алексашин испытывает перед Лёкой необъяснимую робость.

— Просто не хотелось бы ее пугать своим видом, — серьезно ответил Алик. От него не пахло спиртным, как в первую секунду показалось Мите.

— Входи, входи. Я один.

Они прошли в кабинет Иванцова.

— На чей это ты кулак наткнулся? — спросил Митя.