Эдуард Шим: После свадьбы жили хорошо

Наконец тронулись. Натужно, мучительно-медленно полезли по склону холма; окошки заволокло пылью и жирным слоистым дымом; совершенно нечем стало дышать.

С воем и скрежетом проехали по безлюдной деревне, грозно трубя на осовелых от жары куриц, на валяющихся поперек дороги собак. И вновь пошли качаться за окнами, скрести по крыше обвислые еловые лапы, поплыл нескончаемый сумрачный лес, вязкая торфяная земля, словно бы обгорелые, черные, чешуйчатые стволы деревьев, бурелом, страшные пни-выворотни. Вера Ивановна смотрела на этот лес и думала, что, живя здесь, волей-неволей выдумаешь себе и чертей, и леших, и анчуток беспятых… Непонятно, совсем непонятно, для чего люди селились в этих местах? Что их тут привлекало? Может, иного выхода не было, а может, земля изменилась за прошедшие столетия? Говорят, что северные леса имеют свойство заболачиваться: гаснут некогда светлые озера, луга и поляны превращаются в трясину. Изменяется даже фауна… Может, и впрямь так случилось, и люди просто не заметили, как менялся облик земли?

Полмесяца назад, едучи впервые в эти края, Вера Ивановна любовалась дремучими лесами, серыми тесовыми деревеньками; было странно и весело, выйдя из стремительного междугородного автобуса, летевшего в потоке «Волг» и «Москвичей», вдруг увидеть на холмике деревянную церквушку семнадцатого века, блестевшую как бы серебряной от старости осиновой кровлей, или на берегу озера встретить гигантские гранитные валуны, седые и все морщинистые, изборожденные причудливыми линиями; в этих линиях, может быть, скрывались древние языческие письмена, петроглифы позднего неолита… Вера Ивановна радовалась, что замечает все это, и еще радовалась, что понимает увиденное. Все-таки она много знала, из кладовых ее памяти всплывали самые разные сведения — по деревянному зодчеству, по истории, геологии, ботанике. И она гордилась, что может передать эти сведения попутчикам, может интересно рассказать обо всем, что видит.

Теперь же, полмесяца спустя, окружающие картины вызывали совсем другое чувство. Вера Ивановна смотрела на сумрачный лес и уже не видела его живописности, его нестеровского покоя. Изнутри неприютен и страшен оказывался этот лес, и покоя в нем не было. Каждое дерево, казалось ей, теснило, угнетало соседей; впритирку стояли деревья, они искривлялись и вытягивались, и почти не встречалось здоровых экземпляров — все с усохшими ветвями, с дуплами, с отваливающейся корой. «В сущности, этот лес безобразен и неестествен, — думала Вера Ивановна, — он хуже, чем битком набитая городская квартира. Деревья живут на пределе терпения, они хилые уродцы. И то, что заложено в них природой, никогда не разовьется и не получит завершения… До чего же мы привыкли, — думала Вера Ивановна, — смотреть вокруг себя и ничего не видеть!»

На очередном лысом холме, неподалеку от очередной деревеньки, автобус застрял окончательно. Шофер вылез, сунулся было к мотору, но сразу захлопнул крышку. Потом он обошел автобус и под задние колеса подпихнул два здоровенных булыжника.

— Что, не поедем? — спросил дядя Павел, проснувшись и обтирая усы.

— Не.

— Ремень, поди, потерял?

— Потерял.

— Как же ты, Витя?

— Да что, — беззлобно и даже весело сказал шофер, — я бы на новом ремне, дядя Павел, год бы ездил без остановок. Да где взять?

— Не дают?

— Дали бы, конечно. Только на эту модель уже не выпускают ремней.

— Вона что-о… — сказал дядя Павел удовлетворенно.

— А на рваном сколько проедешь? Вяжи его не вяжи — все одно полетит.

— Это да, — согласился дядя Павел. — Полетит, само собой.

— Теперь искать пойдешь, что ли?

— Пойду.

Они переговаривались неспешно, а пассажиров автобуса этот разговор будто и не касался. Сидели все так же терпеливо, без тени раздражения. Вера Ивановна уже несколько раз видела эту изумлявшую ее терпеливость — в очереди у сельмага, закрытого неизвестно почему, на речной пристани, где катера ходили нерегулярно, — и Веру Ивановну возмущало это. Господи, разве так ведут себя люди в городе, в каком-нибудь большом аэропорту?! Если опаздывает самолет, люди осаждают справочное бюро, несутся к диспетчеру, ловят начальника вокзала. Такой поднимается тарарам, что небу жарко! А здесь сидят и сидят на пристани, как сидели при царе Горохе сто лет назад, гадают, когда прибежит опаздывающий катер. Но ведь существует расписание, отпечатанное типографским способом, радиосвязь имеется, торчит над пристанью коротковолновая антенна. И сам катер, между прочим, на реактивной тяге… Черт знает что.