Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

Откуда-то из глубины дома послышались крики, Мария и отец Фёдор пошли унимать влюблённых, а поляк заржал, широко открыв рот, после чего достал из холодильника начатую бутылку водки и банку огурцов.

— Стопарики-то не прячет мои, знает, с кем связываться, — подмигнул он мне, вынул из шкафа стопки, налил до краёв и жестом пригласил выпить. Я вежливо отказался, и мою стопку взял Акчура.

Вошёл довольный Берёза, он держал в ручонках несколько чашек и бурчал:

— Вишь, повадилась. Тать проклятый. Я тебя завтра…

— Молчи, нехристь. Наливай свой чай и давай за дело, — оборвал его поляк, чокнулся с татарином, опрокинул стопку и даже не закусил.

[8]

— Понимаешь, Игорь, — продолжил Красин, — мы не можем отдать землю. Сейчас мы постараемся убедить тебя в этом, чтобы ты потом убедил своего дядьку. Шею бы тебе свернуть за поджог да в реку бросить.

Бархят хихикнула, отец Фёдор стоял в проходе и гладил бороду, Мария склонила голову у окна, Берёза сидел на табурете, болтал ногами и швыркал чаем. Я покосился на поляка с татарином. Оба, не мигая, смотрели на меня. Стало не по себе.

— Но что-то в тебе увидела Хранительница. Поэтому не бойся, уйдёшь отсюда живой, как и пришёл.

Я медленно и беззвучно выдохнул.

— Допивай свой чай и пойдём, — купец поднялся. — Маша!

Мария будто очнулась ото сна, встала, оправилась. По её скользнувшему по мне взгляду я понял, что нужно идти за ней, бородач посторонился, освобождая проход.

— Эта ночка будет для тебя долгой, — услышал я за собой пьяный шёпот. От этих слов у меня внутри что-то оборвалось.

Мария остановилась у входа в одну из комнат. Левой рукой она взяла меня за плечо, ладонь правой приложила к двери и быстро зашептала. Слов разобрать я не мог, но мне показалось, что говорила она на старославянском. Резко замолкнув, толкнула дверь и рывком втащила меня за собой. Дальше всё было как в тумане.

[9]

Лето 6532. По всей суздальской земле поднялось крестьянское восстание, возглавляемое волхвами. Усмирять его приехал сам князь Ярослав Мудрый со своей дружиной. Лилась кровь волхвов и крестьян, дружинники пировали свои победы. Насыпались валы, строились оборонительные башни. Зимой по снегу, весной и осенью по размякшей от грязи бесплотным телом, не оставляя следов, ходил Игорь. Он видел болезни крестьян, рождения и смерти князей и их жён, измены и предательства, драки и свадьбы. Он видел таинство рождения. Рождался его родной город. И от увиденного сердце замирало. Игорь не ел, не спал и не старел, и сотня лет прошла как одно мгновение.

Лето 6640. На Суздаль опустился туман, такой густой, что собственной вытянутой руки не увидать. И в этой непроглядной мгле к Игорю подошла Мария, молодая русоволосая красавица. Она стояла совсем рядом, держала его за руку и улыбалась. «Поспи», — уложила его на мягкую летнюю траву, легла рядом. Игорь вдруг почувствовал себя абсолютно счастливым, как чувствует себя молодой муж, засыпая рядом с любимой женой, недавно родившей ему сына. Он обнял девушку и мгновенно провалился в сон.

Лето 6746. Туман рассеялся, Игорь проснулся. Вокруг валялись горы трупов. Суздаль тонул в крови убитых, но эти красные реки не могли затушить разгорающийся пожар. Огонь пожирал дома, стены, башни города, съедал без остатка тела мёртвых мужчин, женщин и детей. Ржали кони, лаяли псы. Игорь выбежал из умирающего города и увидел, как победители уводят в рабство побеждённых. Сердце ныло, хотелось рыдать, хотелось хоть как-то помочь, но Игорь был всего лишь бесплотным духом. Он почти догнал конников, когда один из них обернулся и посмотрел прямо на него. Акчура. Татарин пришпорил коня и, догнав Игоря, ударил плёткой по спине с такой силой, что лопнула одежда и кожа под ней. «Акчура! Не надо! Это же я!» — крикнул Игорь с мольбой. Татарин усмехнулся и натянул тетиву. «Надо!» Свистнув, стрела попала прямо в сердце. Игорь упал замертво с широко открытыми в ужасе глазами.

Лето 7081. Звонили колокола, краснощёкие дети барахтались в снегу, город разговлялся и провожал зиму. Растерзанный и сожжённый ордой, древний Суздаль возродился в камне. С ещё не затянувшейся раной в груди, в порванной одежде Игорь замерзал. Никто не обращал внимания на грязного попрошайку. Его будто не замечали. Только одна баба кинула ему блин, а другая — корку хлеба. Игорь обежал весь город, кричал: «Мария! Томаш! Акчура! Домовой!» — но никто не отзывался. Однажды он увидел проходящего мимо отца Фёдора, со слезами счастья кинулся к нему на шею, но священник отстранил его и брезгливо поморщился. «Всё идёт своим чередом. Смирись», — сказал и пошёл дальше. Последующие тридцать пять лет Игорь провёл, нищенствуя и побираясь.