Татьяна Архипова - Суздаль. Это моя земля

[7]

Две-три стычки на кругу — вот и готов боевой стиль. Гаврош в центре круга, с соперником, Лада позади, почти у окружности. Не только кричит-подбадривает, но раскрывает серые крылья и, удерживая вектор движения Гавроша, машет крыльями, гонит волну. Так они и движутся, мои гуси, словно летят клином не на небе, а на земле.

Бой за боем Гаврош чувствовал её запах, её ветер, дурел и в свою очередь раскрывался. Бил крыльями, налетал грудью, собственной силой и силой Лады. Обращал в бегство одного гусака за другим, не нарушая правил, почти не щипая, не касаясь голов и гузок. Гусей снимали на видео, за ними наблюдали: каждый соперник сминался о ветер, как журавлик оригами, разбивался о невидимую стену. Гаврошу и Ладе не было равных. Полная синхронность. Тотальное единство.

После каждого боя они любили друг друга так же яростно, как и дрались. Лада рвала на себе пух-перья, устилала гнездо, откладывала яйца, садилась на них. Но яйца были без зародышей. Пусты. И, расклевав очередное пустое яйцо, размазав желток по головам, клювам, мои гуси снова и снова бросались в бой. Лада поднимала крыльями ветер, Гаврош ловил его под крыло. И очередного соперника сносило, мяло, крутило. Снегом, пылью, любовью.

[8]

Перед боем, у ограждений кто-то большой и сильный схватил меня за плечи, дёрнул назад. Сухожилия взвыли, я напряглась, в ухо влажно дохнули:

— Галочка, нехорошо! Нехорошо ведёт себя гусачка твоя! Как бы не случилось чего?

Не оборачиваясь, я зашипела:

— Она не нарушает правила! Даже не подходит к гусаку!

— Так-то оно так, и всё-таки! Не случилось бы чего?

— Что ты хочешь, зверь?

— Один человек тебе привет передаёт. И вот это, — короткие толстые пальцы тянутся, мол, бери. Я, сморщившись, скривившись, взяла. У меня на ладони остался цветок сирени.

Во время боя, когда Гаврош уже сцепился с соперником, на ринг выбежала легавая, бросилась в центр круга. Я — наперерез:

— Тиша, Тиша!

На бегу скребу собаку за ухо, за шкирку, за хвост. Поймала, держу. Гуси врассыпную. Бой остановили, птиц похватали за шеи, потащили к коробам.

— Гааав? — я позвала, и тот откликнулся из короба глухим рваным гоготом. — Где Лада?

Обыскались.

Тщетно.

[9]

Без Лады Гаврош мгновенно сник. Перестал двигаться, потускнел пером. Не прошло и дня, как пришли соседи.

— Галка, забей гусака. Он всех наших в округе заразит.

— Да он не болен, блин!

— Не гони, ты. Или забиваешь его, или…

Ночью я выпустила его из гусятника.

— Гааав, — говорю, — любишь её? Не сдавайся.

Он поднял голову, открыл было клюв, я накрыла клюв ладонью.

— Тсс…

Боднул меня головой, я отпустила. Ушлёпал в темноту. Я закусила губу. Вдох.

Рано или поздно приходит время, когда любимых и любящих надо отпускать. Уходят ли они по пути жизни, уходят ли по пути смерти. Навстречу другим или самим себе. И, отпуская, мы никогда не знаем, правильно ли поступаем, вовремя ли отпустили. А может, надо было подождать день-другой, поберечь? Никто не знает ответ, никто не узнает.

Я смотрела в темноту, в груди жгло.

— Не сдавайся, Гаврош…

[Эпилог]

— Я тебя ждал, — Егорыч стоял в метре от меня и держал за бутон тёмно-бордовую, почти чёрную розу. — Вот так ждал! — сжал кулак, роза хрустнула, разжал кулак, на землю повалились лепестки.

От хруста у меня во рту пересохло. Несколько лепестков упало под ноги. Он подошёл близко и растоптал лепестки.

— Галка, а помнишь, как ты на спор жеребца-то? — он протянул указательные пальцы к моим вискам и намотал на каждый палец по пряди. Кожа на висках натянулась.

— Где Лада, Егорыч? — меня за волосы повело на него.

— Я в тебя тогда не поверил, — он резко согнул руки в локтях, я охнула от боли. — Сказал, да она соплячка, а там жеребец, никогда ей его не оседлать!

Егорыч попятился спиной к стене, к лавке и сел. Я согнулась пополам, в спину вступило, он притянул моё лицо к своему.

— Где Лада, Егорыч?!

— Сейчас покажу, — сказал он мне прямо в рот, и я почувствовала, как его губы произносят слова, и слова раздвигают мои губы. — Сейчас всё покажу, Гал-ка…

— Егорыч, — я кулем осела к нему на колени, потому что сутулиться было некуда. — Сна-ча-ла… Ла-да…

В ритме каждого слога с «л» встречала его язык своим.

— Слышишь? Сначала Лада!

— Соплячка! — говорил он мне в рот. — Как ты смогла его оседлать? Как ты смогла меня?.. — Лада!

И мы идём. Серые облака несутся по чёрному небу.

Заходим в птичник, в тусклом свете ламп вижу жестяные конусы для забоя птиц. В одном из конусов — вниз головой — гусь. Егорыч толкает меня в спину, я налетаю на конус, выставляю руки, дотрагиваюсь до ржавой жести, соскальзываю, оцарапавшись.