Марк Хелприн - Париж в настоящем времени

– А если вас тоже любят в ответ? Разве не может любовь оттянуть неизбежное?

Он думал: «Она молода. Какое бы чувство она ни испытывала ко мне, оно исчезнет через день или два, и так и должно быть».

– А если вы любимы так, что при этом не важно, сколько вам лет, не важно, что вы умрете и когда это случится? – не сдавалась она. Ее великодушие само по себе было прекрасно, но ему пришлось ответить честно.

– Ничего не изменится, – сказал он, предполагая, что она взорвется от боли или гнева, особенно когда он продолжил: – Уже стало традицией на этом факультете, что юные, восхитительные девушки связываются со старыми дряхлыми музыкантами, вроде меня. Это неправильно. – Вот теперь-то он точно был жесток и ожидал, что она рассердится.

Но Элоди поступила совершенно необычно. Не уступая и не подавая ни единого признака смятения – волнение, да, было заметно на ее лице, – она сказала:

– Я понимаю. Я перевелась к Левину, когда почувствовала, что вы не хотите, чтобы я приходила к вам. Сказать по правде, я играю лучше, чем он, потому что у него совсем нет чувств. Он хорош лишь в чисто техническом смысле, и я действительно должна покончить с ним.

Жюля ее спокойствие сразило наповал.

– После моих слов я ожидал чего-то иного, наверное, взрыва.

– От меня?

Он кивнул.

– Только не от меня. Я не умею взрываться. Но я хотела бы завершить курс с вами, частным образом. У вас дома, до середины июля, когда я уеду в Лион. Вы, наверное, помните, что я сама пришла к вам. Что я хотела, чтобы именно вы меня учили. И я все еще хочу этого. Я могу платить за уроки, но не буду вам предлагать, зная заранее, что денег вы не возьмете.

– Я удивился, что вы пришли ко мне.

– А почему я пришла, как вы думаете?

– Не знаю. По распределению? Кто-то отозвался обо мне как о хорошем преподавателе?

Она покачала головой, показывая, что причина в другом:

– Я слышала, как вы играете. А потом увидела, как вы вышли из какого-то здания в Городе музыки. Это было на углу, в десяти метрах от меня. Вы остановились, чтобы посмотреть на дерево – на то, как ветер играет листвой в солнечном свете. Я была поражена, заметив, что из-за этого вы пропустили автобус. Вот тогда-то все и случилось. Я поняла, что вы мне сказали. Вы правы. Ничего между нами не может быть, кроме музыки. Но одни люди влюбляются, пожав человеку руку, а с другими любовь случается так же необъяснимо – но по-другому.

Катрин говорила с отцом так, будто выковыривала занозу, глубоко засевшую в ее теле, набрасываясь на него с такой злостью, какой за всю ее жизнь Жюль ни разу не проявлял по отношению к ней.

– Сейчас весна, – вспылила она, – а не канун Рождества. И мы – евреи.

– Я знаю, – ответил он, слегка робея, поскольку знал, как опасна рыжая женщина в гневе. – Вообще-то, я знал это лет за двадцать до твоего рождения, не поверишь, я ведь тоже… в некотором роде.

– Так зачем тогда? Он даже не умеет складывать пазлы.

– Умеет. Вот же, складывает. Ладно, там написано «От трех лет. Двадцать четыре очень крупные детали». Смотри, он уже половину собрал.

Не обращая внимания на мать и деда, Люк по одной вынимал детали головоломки из коробки и медленно и осторожно, как человек, собирающий водородную бомбу, помещал их – пусть и не всегда с первого раза – на положенное место.

– «Бабар и Пер-Ноэль»! – с досадой выдохнула Катрин, когда очаровательный, нежный, летящий по голубому небу слон в красном наряде Пер-Ноэля обрел очертания.

– Я еще взял рыбную ловлю. Тематика не сугубо христианская, – сказал Жюль.

– Рыба-то?

– Ну, это не о хлебах и рыбах, во всяком случае; ты только посмотри на морду этого слона. То, что нужно каждому малышу, – такой добрый, дружелюбный, красочный. Другой мир – хороший мир. И что такого, если это Пер-Ноэль?

– Это неуместно, – не сдавалась Катрин, но ее гнев ослабел при виде Люка, очарованного невесомым Бабаром.

– Уместно. Неуместен был Питер Пэн.

Жюль немедленно пожалел, что припомнил Катрин ее промашку, и ожидал новой вспышки ярости. Она и правда вскинулась, гневно задышала, но внезапно глаза ее наполнились слезами – вот уж чего не стоило видеть Люку. Жюль протянул к дочери руку, и, секунду помедлив, она села с ним рядом и уткнулась лицом в отцовское плечо, чтобы Люк не слышал ее рыданий. И вскоре затихла.

Около месяца назад, пока готовился ужин, она включила музыкальный фильм «Питер Пэн» на английском. Катрин не слишком хорошо владела этим языком, чтобы понять, о чем поется в песнях. Зато тексты песен встревожили Жюля, но он ничего не сказал, пока не решился, хорошенько подумав, выключить телевизор, хотя Люк смотрел на экран, вытаращив глаза в буквальном смысле. И выключил, а бедный Люк вскрикнул так, словно упал и больно ударился.