Ласло Краснахоркаи - Меланхолия сопротивления

Все мы знаем, друзья, что жизнь в любом случае завершается смертью. Вы можете мне сказать, что это ни для кого не новость, на что я могу ответить только словами поэта: нет нового под луной. Смерть – это наша судьба, это нечто похожее на точку в конце предложения, и не родится младенец, который может надеяться на иное. Да, это так, но в эти минуты нами овладевает все-таки не печаль, ибо в могилу, сограждане, будет опущен не кто-нибудь. Я не любительница громких слов и потому лишь скажу: весь город прощается сейчас с человеком. Все мы, от мала до велика, стоим сейчас у этой могилы, ибо хотим быть рядом с тем человеком, который сейчас завершает свою стезю. С человеком, которого мы любили, который делал, что должен был делать, человеком, чья жизнь была буднями и чья смерть станет праздником. Праздником храбрости, ибо эта простая женщина, сограждане, к стыду моему, твоему и всех нас, была единственной, кто противостоял тому, чему не осмелился дать отпор никто. Была ли она героем? Да, скажу я, применительно к Пирошке Пфлаум это слово не будет в моих устах пустым звуком. В ту нелегкую ночь она отправилась спасать сына, однако не только его, но также меня, и тебя, и всех нас, сограждане, чтобы продемонстрировать нам, что дух храбрости, дух борьбы не исчез окончательно даже в наш сибаритский век. Она показала нам, как надо жить, показала, что значит быть человеком, невзирая на обстоятельства, и дала нам и будущим поколениям пример, как ведет себя человек с большим сердцем. Мы прощаемся сейчас с матерью неблагодарного сына, с вдовой, бывшей верной женой двум мужьям, прощаемся с простой женщиной, которая любила прекрасное и пожертвовала своей жизнью ради того, чтобы нам жилось лучше. Я вижу сейчас, как в ту ужасную ночь она говорит себе: я этого не потерплю; вижу, как она надевает пальто и отправляется навстречу превосходящим силам противника. Она понимала, друзья мои, что, возможно, идет на гибель, понимала, что силами слабых рук ей предстоит сразиться с отъявленными бандитами, она понимала все и не отступила перед опасностью, а пошла вперед, потому что была человеком, не умевшим сдаваться. Превосходящие силы врага одержали верх, а она проиграла, но я назову ее победительницей, а проигравшими назову тех, кто ее убил, ибо ее победа состояла в том, что она превратила в посмешища всех своих подлых противников. Она обесславила их. Вы спр о сите чем? Тем, что сопротивлялась, что не желала сдаваться без боя, в одиночку вступив в борьбу, и поэтому, утверждаю я, победа осталась за нею. Прощай же, любезная Пирошка Пфлаум, пусть земля тебе будет пухом и местом отдохновения от трудов. Твой дух, память о тебе и героический твой пример да пребудут с нами, и смерти достанется только плоть. Мы возвращаем тебя родной земле, мы не плачем о том, что косточки твои превратятся в прах, мы не плачем, ибо истинное твое существо мы будем лелеять вечно, и лишь на бренную оболочку набросятся неутомимые труженики распада…

Неутомимые труженики распада, освободившиеся от оков, временно затаились, ожидая благоприятных условий для продолжения уже было начатого, но тут же прерванного сражения, для беспощадного штурма с заранее понятным исходом, в ходе которого в необратимом безмолвии Смерти они разберут на отдельные части то, что некогда было живым и неповторимым целым. То неблагоприятное обстоятельство, что в течение долгих недель и месяцев наружная или, если точнее, верхняя температура держалась на чрезвычайно низком уровне и покидающий этот мир организм промерз до каменной твердости, привело к тому, что бездействующие штурмовые отряды и сама обреченная на уничтожение крепость застыли в общей недвижности, как в мертвом паноптикуме, где ничего не происходило, где царили идеальное и безукоризненное постоянство, полная заторможенность, необычайная опустошенность времени и лишенное длительности бытие. Но потом началось постепенное, очень медленное пробуждение, тело освободилось из ледяного плена, и направленная против него атака, шаг за шагом набирая темп, продолжилась. В белках мышечной ткани возобновился катаболизм – теперь уже неостановимый односторонний процесс обмена веществ: энзимы-аденозинтрифосфатазы продолжали атаковать АТФ (своего рода универсальный энергетический генератор, аденозинтрифосфорную кислоту), в результате даже в этой, уже беззащитной, крепости высвобождалась энергия, за счет чего повышалась АТФ-азная активность актомиозина, что вело к сокращению мышц. Но беспрерывно разлагающийся и, естественно, убывающий аденозинтрифосфат больше не мог пополняться за счет окисления или гликолиза, запасы его ввиду нулевого ресинтеза неуклонно снижались, и это – при одновременном накоплении молочной кислоты – привело к тому, что мышечное сокращение – в полном соответствии с правилами – закончилось rigor mortis , то есть трупным окоченением. Кровь, теперь подчинявшаяся только закону всемирного тяготения и по этой причине скопившаяся в низлежащих отделах венозной системы, точнее сказать, содержавшийся в ней фибрин, который и был – во всяком случае, до полной победы – одной из важнейших целей боевой операции, подвергся атаке одновременно по двум направлениям. На первом этапе – еще до перерыва в штурме – активизировавшийся тромбин отщеплял от белковых молекул фибриногена, которые были растворены в плазме крови, отрицательно заряженные концевые пептиды, и образовавшиеся после утраты заряда молекулы фибрина приобретали способность соединяться с себе подобными, образуя сгустки из устойчивых молекулярных цепочек. Но все это продолжалось недолго, так как вследствие аноксии, сопровождающей Exitus , плазминоген переходил в активную форму (плазмин) и путем отщепления трансформировал эти фибриновые цепочки в полипептиды, так что борьба – при поддержке атакующего крупными силами с другого фланга адреналина, способного к растворению сгустков – завершилась восстановлением текучести крови и быстрым и впечатляющим триумфом подразделений, противодействующих гемостазу. Иначе справиться с этими сгустками им было бы затруднительно, и, что еще важнее, на это потребовалась бы уйма времени, а сохранение текучести упростило решение следующей задачи, когда целью была уже ликвидация красных кровяных телец. В результате того, что ткани понятным образом потеряли способность удерживать жидкость, межклеточная субстанция скопилась в свободном пространстве вокруг крупных венозных сосудов, и поскольку мембрана эритроцитов стала легко проницаемой, начался процесс выщелачивания гемоглобина. Вымываемый из эритроцитов пигмент смешивался с межклеточной жидкостью и, просачиваясь сквозь ткани, окрашивал их, демонстрируя очередную внушительную победу беспощадного войска деструкции. А в тылу четко скоординированного генерального наступления с его основными ударами по мышечной ткани и крови, в некогда удивительном царстве организма бушевало тем временем восстание «внутренней оппозиции», которая прямо в момент смерти, едва только рухнули все препятствия и барьеры, организовала нечто вроде дворцового переворота и обрушилась на неповторимую в своей изысканности систему взаимодействия углеводов, жиров и белков. Участниками переворота были так называемые тканевые ферменты, а их акция носила название autodigestio postmortalis (посмертное переваривание), однако надо отметить, что это – вполне непредвзятое, впрочем – название все же скрывает печальную суть явления и было бы правильнее – во всяком случае здесь – говорить о «бунте прислуги». Вероломной прислуги, которую и прежде, когда жизнь в крепости еще била ключом, приходилось держать в узде с помощью целой системы тормозов-ингибиторов, ведь в принципе вся ее деятельность ограничивалась лишь расщеплением и первичной обработкой питательных веществ, попадавших в закрома упомянутого царства, и чтобы эта прислуга не заходила дальше положенного и не набрасывалась на сам материнский организм – которому должна была только служить, – требовался постоянный и чрезвычайно строгий контроль. К примеру сказать, протеолитические ферменты (или протеазы) изначально предназначались для катализации гидролиза пищевого белка посредством расщепления пептидных связей, и только благодаря энергичному присутствию муцинов удавалось воспрепятствовать тому, чтобы заодно с желудочной кислотой они не расщепляли и белок клеток. Приблизительно то же можно сказать и о ситуации с углеводами и жирами, где в жестком сопровождении отряда ингибиторов нуждались, с одной стороны, коэнзим А и кофермент НАДФ, а с другой – дегидрогеназа жирных кислот и липаза, поскольку без этой охраны ферменты, призванные расщеплять жиры с углеводами, занимались бы совершенно не свойственными им делами. Конечно, сейчас тормозов и сопротивления уже не было, поэтому с установлением благоприятной температуры начался или скорее продолжился «дворцовый переворот»: кровь, разложившаяся в сосудах слизистой оболочки желудка до кислого гематина, во многих местах разрушила структуру желудочной стенки, и боевой отряд, составленный главным образом из соляной кислоты и пепсинов, прорвавшись к органам брюшной полости, теперь мог обрушиться на их ткани. Так, в результате действий отрядов «ферментной прислуги» распался на элементы гликоген печени, затем в поджелудочной железе начался аутолиз, название которого (самопереваривание!) проливает безжалостный свет на скрывающуюся за ним истину: все живое с момента рождения несет в себе свою погибель. Несомненно, однако, что в связи с ограниченным доступом кислорода львиная доля работы пришлась на медленно, но неудержимо идущий процесс путрефакции, или, проще сказать, гниения – ферментативной деятельности микроорганизмов, в обязанности которых входит разложение азотосодержащих органических соединений, и прежде всего белков. Объединив усилия с передовыми отрядами, микроорганизмы эти начали деятельность в месте своей наибольшей концентрации – в пищеварительном тракте, чтобы затем постепенно распространить свою власть на весь универсум крепости. Помимо нескольких анаэробных микробов это подразделение в основном состояло из аэробных гнилостных микроорганизмов, но назвать весь состав боевой единицы – задача явно невыполнимая, поскольку кроме Bacterium proteus vulgaris, Bac. subtilis mesentericus, Bac. pyocyaneus, Sarcina flava и Streptococcus pyogenes еще множество видов бактерий принимало участие в решающих битвах, первая из которых разыгралась вдоль кожных вен сначала в области брюшной стенки и паха, потом – в межреберьях, надключичной и подключичной ямках, где образующийся в ходе путрефакции сероводород, соединяясь с гемоглобином крови, переходил, с одной стороны, в вердоглобин, а с другой – при взаимодействии с железом распавшегося кровяного пигмента – в сульфид железа, чтобы затем тот же самый процесс совершился в мышцах и внутренних органах. И вновь благодаря лишь закону всемирного тяготения смешанная с пигментом крови физиологическая жидкость стала просачиваться сквозь беспрерывно разлагающиеся ткани, и эта внутренняя миграция строительных материалов продолжалась, пока влага не достигла кожного покрова, где и начался ее прорыв в глубины. Параллельное событие этой биодеструкции было связано с именем Clostridium perfringens – высокоэффективной анаэробной бактерии, начавшей стремительно размножаться в кишечнике с наступлением новой эпохи, каковая бактерия, кроме места происхождения, развернула бурную деятельность в желудке и кровеносных сосудах и вскоре распространилась по всему организму; благодаря этой деятельности появились газовые скопления в желудочках сердца и под легочной плеврой, а также гнилостные волдыри на коже, что в конце концов привело к ее отслоению. К этому времени когда-то неуязвимое и при всей своей сложности подчиняющееся простой и прозрачной логике царство протеинов уже совершенно распалось – сперва на альбумозы и пептоны, на амиды, азотистые и безазотные ароматические вещества и, наконец, на органические жирные кислоты: муравьиную, уксусную, валериановую, пальмитиновую и стеариновую, – а также неорганические конечные продукты, такие как водород, азот и вода. С помощью нитритных и нитратных бактерий, обитающих в почве, аммиак окислился до азотной кислоты, которая в виде солей, поглощаемых корневыми волосками растений, возвратилась в тот мир, откуда пришла. Один из конечных продуктов распада углеводов перешел в атмосферу в виде углекислого газа, чтобы в дальнейшем – хотя бы пассивным образом – принять участие в фотосинтезе. Так, тоненькими ручейками, мертвая материя возвращалась в более высокую сферу организации, аккуратно распределяемая между органической и неорганической формами бытия, а когда после продолжительного, но безнадежного сопротивления капитулировали соединительные ткани, хрящи и наконец даже кости, от бывшей твердыни не осталось совсем ничего – причем не был утерян ни один атом. Несмотря на то что не сыщется в мире бухгалтер, способный учесть несметные составляющие элементы, все сохранилось, хотя уникальное и неповторимое протеиновое царство безвозвратно исчезло – его смел бесконечный порыв хаоса, увлекающий за собой и кристаллы порядка, вобрало в себя безучастное и неостановимое сообщение между вещами, разложило на углерод, водород, азот и серу, растеребило на ниточки тонкие ткани; оно распалось, его поглотила незримая сила по приговору безумно далекой инстанции, как эту книгу – здесь, в этой точке, сейчас – поглотит последнее слово.