Коллектив авторов - Посиделки на Дмитровке. Выпуск 7

Сам же Егор Сергеевич благословил рвавшуюся на фронт свою дочь Анну. Мать Варвара отдала дочери свой головной домотканый платок и хотела повесить на шею серебряный крестик, но комсомолка категорически «открестилась»: — Стыдно мне комсомолке… и с крестом. Всё это пережитки прошлого.

Каждое утро мать молила Бога о возвращении дочери живой.

Направили Анну восстанавливать мосты на передовой. А там жарче, чем на фронте. Редко какой день обходился без бомбежки. Одной из бомбежек засыпало ее землей полностью, лишь кусочек головного платка торчал. По нему нашли и откопали. А она живая, но говорить и двигаться не могла.

Больше полугода лечили Аню по госпиталям. Улучшений никаких. И отправили ее в санитарном вагоне домой на станцию Плеханово. Приехавшие встречать двоюродная сестра Антонина и мать Варвара Михайловна с трудом сдерживали себя, чтоб не разрыдаться. Радость и жалость захлестывали одновременно. Мать благодарила Бога, что вернул дочь живую. Вернуть-то вернул, но ненадолго. Через год дочь упокоилась.

Сын же Иван с благодарностью принял родительское благословение и крестик одел без смущения. Хоть и возрастом не вышел, но уговорил Иван военкомат, чтобы отправили его в военное училище. Воевал Иван Георгиевич храбро, не жалея живота своего. Трижды был ранен. Домой он так и не вернулся: остался служить в Армии. Дослужился Пронин Иван Георгиевич до звания полковника бронетанковых войск и был отправлен в запас, но не по здоровью, а по выслуге.

Видно, родительское благословение на битву за Родину Богу угодно.

Перед генеральным наступлением фрицев на Тулу целую неделю во всех сохранившихся от погромов храмах звонили колокола православные. Звонарь Всехсвятского собора, обрадованный разрешением властей после стольких лет гонений, бил в колокола с усердием. Подключился к этому действу и приставленный присматривать за церковниками оперуполномоченный. Бил он в колокол от души и невпопад. Рад был бы звонить и наблюдатель, да ему не дозволяли отвлекаться: нужно всё время с колокольни в бинокль дороги просматривать и следить за передвижениями врага. И получался у такой компании не набат, а то ли звон Благовеста, то ли мелодия пляски «барыня». По утрам при затишье за пятнадцать верст был слышен звон колоколов: и в Клоковом, и в Ленинском, и даже в Щёкино.

Услышал колокольный звон и Гудериан со своим штабом. Почудилось им, что казюки — так испокон веков рабочих-оружейников называли — встречают их с распростертыми объятиями. Остановили они стальную армаду и приказали своим воякам побриться и в одежды чистые вырядиться. Как начистились, пошла танковая колонна на Тулу, думали — на прогулку, предвкушали легкую победу. А казюки хитрые, только этого и ждали: прямой наводкой из зениток их расстреливали. За три дня почти полсотни немецких танков пожгли под Тулою. И стальная армада остановилась в недоумении: откуда столько пушек у казюков появилось, что не были замечены хвалёными «брандербуржцами»?

Просчитались абверовцы с казюками. Надеялись, что они друг друга сдадут. Это в мирное время меж собой казюки «норовят друг друга съесть», а при общей беде нет в мире крепче стенки, что в драке, что в бою. Не понять было немецким аналитикам, как это: только что дрались сосед с соседом насмерть за забор, за голубей, а грянула общая беда — готовы головы сложить друг за друга. Да и язык казюки умеют держать за зубами. Скрытность в крови у них. Ни под какой пыткой не раскроют секреты мастерства своего. Мастерство передавалось только непьющим сыновьям, которые по пьяному делу не проболтаются.

Три дня энкэвэдешники и казюки своими телами преграждали путь врагу на Тулу. Этого хватило для перегруппировки воинских частей. Дорогой ценой досталась «передышка»: больше половины полка НКВД осталось лежать на поле брани. Началась жестокая сеча за город. А в занятых немцами районах области гнев народный разгорался. Отовсюду шли в комитет обороны донесения о подвигах партизан в борьбе с оккупантами. Лишь один район молчал.

Может, Чернь привечает фашистскую нечесть?

Но не такие чернцы. Они, как могли, по мере сил, вредили фрицам. Только о подвигах своих скромно умалчивали.

Облюбовали фашисты себе в Погибелках (Погиблово) дом кулацкий — большой каменный. Поселилось их там человек пятнадцать. Четырнадцатилетние ребята им помогали: то на подводах дров привезут, то в молочных бидонах ключевой воды. Немцы довольны были, по головке ребят гладили и все приговаривали: