Павел Пономарев - Мышиные песни

— Ну-у, затянул балладу. Тебе самому не стрёмно? — Марго вынула тонкую сигарету из розовой пачки, чиркнула зажигалкой.

— Не стрёмно. Можно? — кивнул на пачку «Максима».

— Кури… спрашиваешь.

Я запалил сигарету и случайно увидел наши смутные отражения в оконном стекле, за которым стояла холодная мгла. Он и она — размытые временем, безлицые, чужие.

— Марго, жизнь бесконечно разнообразна. Только с возрастом люди предпочитают многомерности живой жизни плоскость картона. И очень этим довольны. Созерцание уступает место счёту, беспечность — выгоде и порядку. Я не говорю, что все должны лежать на травке и глядеть в облака… — стряхиваю пепел в пустую рюмку. — Хотя в этом нет ничего дурного. Но когда я слышу от сверстников разговоры о выгодной пенсионной сделке с банком, меня реально тошнит. Я ищу урну. Они правильные ребята, они ещё мало думают о профессии — не говорю «деле жизни», но уже помышляют о грёбаной пенсии. Интересно, а место на кладбище себе кто-нибудь заказывает в двадцать лет? Так сказать, впрок. Не удивлюсь, если такие найдутся…

Марго пускает нитевидные кольца в потолок, округляя клубничные губки, потом, чуть зажмурившись, говорит:

— Красиво излагаешь. Наверное, думаешь много. А думать не надо, надо жить. Вот ты что собираешься делать после своего колледжа? Только не говори, что в актёры пойдешь. Из тебя актёр — как из меня домохозяйка.

— В актёры я и не собираюсь. Так, занесла нелёгкая… Да мало ли интересных занятий. Может, писателем стану.

— И много ты написал, писатель? — улыбчиво жмурится Марго.

— Пока ничего. Для начала нужно пощупать воздух, понаблюдать.

— И что, есть открытия?

— Ну… есть кое-что. На рассказик наберётся.

— Как напишешь, скинешь на почту? — не то серьёзно, не то в шутку спросила Марго.

— А как же, тебе — первой, — так же двусмысленно ответил я.

На кухне образовался полубог с глянцевой полуулыбкой, уже одетый и причёсанный на хипстерский манер. Он мягко, по-кошачьи приблизился к Марго, чмокнул её в щёку, шепнул на ухо:

— Всё было супер, солнце.

Солнце что-то мурлыкнуло в ответ, засияло и отправилось провожать гостя.

Теперь надо уходить. Шкалик пуст. В душе тоже пусто и сумрачно, как за окном. Уж слишком всё походит на дешёвый спектакль с плохими актерами.

Когда я выходил из кухни, мы едва не столкнулись с ней лбами в потёмках коридора. Мне показалось, будто на мгновение она стала прежней Марго, вскрикнув:

— Ёлы-палы, Га-Ноцри! Чуть не шваркнулись! — и засмеялась — легко, звонко, как прежде.

Га-Ноцри — так она меня называла в чердачные времена. Видно, растерялась, не успела сообразить, что теперь мы другие, и смущённая память, точно пыжом, выстрелила ветхим запылённым именем.

— Марго, спасибо тебе. Пойду я…

— Ещё придешь? — странно спросила она, когда мы стояли на пороге.

— Не знаю… Как получится… Возможно… — сбивчиво отвечал я, шагая вниз по ступеням.

Оказавшись на первом этаже, я услышал последнее:

— Рассказ не забудь скинуть, писатель!

Я не ответил. Где-то наверху лязгнул дверной засов, а дерзкое эхо её слов поглотили стены.

Обратно идти было легко. Колкий морозец вытравил хмельную муть из души. Вечерние сумерки были иные — суетливые и гулкие. В них словно бы кто-то торопился совершить несовершённое, доделать то, что замыслил с утра, но не доделал, промотался зря. Стоит ли терзаться из-за этого, ведь завтра наступит точно такой же день. И так дальше…

Я подошел к калитке — в кухонном окне горел свет, на снегу темнели глубокие хозяйкины следы, дорожки были не чищены. Я потопал ботинками о порог, чтобы отбить снег, зашёл в тёмные сенцы, затем — в тёплую освещённую кухню. Страха быть изгнанным за пьянство и безответственность — не было. Я задумал начать новую жизнь без страха и прошлого. Будь что будет.

Из зала вышла хозяйка. Кухня мгновенно заполнилась неприятным запахом валерианы. Лицо её было заплаканным и от этого казалось добрым.

— Рыжик помер, — всхлипнула хозяйка и, обмякнув, присела на диван.

Я мельком осмотрел комнату, ожидая увидеть на полу мёртвого кота. Но увидел лишь его оранжевый коврик у печи и пустую вылизанную миску. Я печально вздохнул, как нас учил мастер, и повесил куртку на крючок.

— Похоронила на огороде. Весь день землю колупала, — тяжело вздыхала хозяйка.

— Жалко, тёть Маш. Хороший был кот, — искренне сказал я. — Наверно, пойду, снежок почищу…

— Поешь сперва. Я там щи в холодильнике оставила. После почистишь.