Павел Пономарев - Мышиные песни

Заныриваю в ближайший магазин. Беру «Беленькую» на последние деньги и шоколадку «Альпен Гольд».

Дом с аркой. Третий подъезд. Помню, стало быть. Постоять, что ли, покурить по традиции. Курю, кручу головой. Описывать совершенно нечего. Разве что деревья. Но деревья — они и в Африке деревья, что их описывать. Приближается неизвестный, открывает пикающую дверь. Захожу следом в подъезд. Обычный такой подъезд со ступеньками, почтовыми ящиками, на подоконниках цветочки. Поднимаюсь на третий этаж. Помню. Добротная металлическая дверь. Звоночек рядом. Надо ли звонить в звоночек? Надо. Куда теперь мне… Звоню в звоночек. Жду.

Открывает. Или мне кажется… Нет, открывает. Смотрит и видит. Меня. Надо же…

— Привет, — растерянно говорит Марго, бегло осматривает.

— Привет. Это тебе, — протягиваю шоколад, глупо улыбаюсь.

Надо ли сказать, что она изменилась. Шёлковый халатик на стройном ухоженном теле, короткая стрижка с мелированием, тату в виде иероглифа на шее. Мало что осталось от прежней черноволосой дикарки в джинсе и фенечках. В квартире пахнет восточными благовониями, усыпляюще играет музыка в стиле «транс».

— Не стой столбом, проходи. — Провожает в просторную кухню под хай-тек, кивает куда можно приземлиться.

Она, она — только она так может говорить.

Молчу. Робко озираюсь, чувствую себя идиотом.

— Сколько не виделись — год, два… не помню, — лениво цедит она.

Раньше так не говорила. Зачем теперь говорит?..

— Год и три месяца. У тебя выпить можно?

Стеснительно вынимаю из пакета четок. Предлагаю:

— Выпьешь?

С отвращением смотрит на водку, отмахивается. Молча достаёт миниатюрную рюмку из кухонного шкафа, вытирает салфеткой. У меня двоится в глазах. Образ стройной блондинки перехлёстывает смешливая ведьмочка, певшая когда-то Янку под расстроенную гитару: «А мы пойдём с тобою погуляем по трамвайным рельсам…» Сходили, погуляли. Пару лет назад она перебралась в этот город, поступила в универ на дизайнера. Теперь ни с кем почти не общается из старых знакомых.

В ванной шумит вода. Зачем она включила воду? Собралась мыться или забыла выключить? Снова думаю не о том.

— Марго, у тебя там вода…

— Знаю. Как ты?

— Я нормально. Учусь на актёра. Расту, так сказать, духовно.

— Вижу, как растёшь. Ветчину будешь?

— Не стоит. Хотя…

Ухаживает за мной. Красивая такая, стройная. Когда она, склонившись над столом, резала ветчину, халатик растворился и обнажил две её беленькие груди. Я их не знаю. Знаю только уши, шею, потрескавшиеся от ветра губы, пропахшие дымом волосы, руки. На чердаке её дома, где мы целовались, были голуби, сумерки и узкое оконце, выходившее на главную городскую площадь.

— Помнишь, мы с тобой…

— Только без ностальгии. Ладно? — оборвала Марго, продолжая орудовать ножом. — Онанировать на прошлое — вредно для здоровья. Поэтому я с нашими и не общаюсь. Кого ни встреть: помнишь то, помнишь это. А в будущее страшно заглянуть? Тогда ведь делать что-то придётся, шевелиться, а не на звёзды пялиться.

— И чем тебе звёзды не угодили… Хорошо, не буду. Воду выключи, платить же…

— Забей.

Я выпил раз, потом второй, третий… Марго сидела, скрестив ноги, на мягком диванчике у окна и копалась в планшете. Музыка действовала на нервы, подташнивало от благовоний, но я молчал, соблюдая обычай гостеприимства. Пованивали мои дырявые носки, спрятавшиеся глубоко под стулом. Происходившее казалось дурным сном, от которого невозможно отмахнуться. Я думал: зачем я здесь, не пора ли уже сваливать? Смущённо поглядывал на красавицу Марго. Она меня не замечала.

Что-то щёлкнуло в ванной, шум воды умолк, растворилась дверь. Из ванной вышел благоухающий полубог лет двадцати пяти, прикрывая срам большим махровым полотенцем. Он кротко взглянул на меня и тихо удалился в соседнюю комнату. Марго не изменилась в лице, даже не шевельнулась.

— Значит, так теперь любят… — грустно промямлил я.

— Ты о чём? — не отрываясь от планшета, спросила Марго.

— О звёздах…

Марго едко улыбнулась и, положив в сторону планшет, сказала:

— Ты вопросы пришёл задавать?

— Нет. В гости. Я что-то плохо стал соображать в последнее время.

— В смысле?

Я выпил ещё рюмочку, занюхал, вправил вывихнутый взгляд и твёрдо посмотрел на Марго.

— Вот ты говоришь, что не надо ворошить прошлое, — начал я, — что это от слабости. Ну а зачем тогда всё это с нами происходило? Кто это выдумал?

— Что — это?

— Ну, юность, что ли… Не знаю. Ведь тогда я был по-настоящему счастлив. Скажешь, это было что-то вроде переходного возраста, юношеского бреда? Может, и так. Но этот бред был чудесен. А теперь ничего не понятно. Все чего-то суетятся, вязнут в кредитах, у всех жутко не хватает времени, денег… Я не хочу так жить.