Елена Роговая - И здрасте вам через окно!

– Дядь Саш, ты живой? – осторожно спросил он, придя в себя.

– Живой. А ты?

– И я живой.

– Мина одна была?

– Ага.

– Тогда встаем.

Александр Владимирович с трудом перевернулся на спину.

– Теперь ты понимаешь, что мог погибнуть? Зачем взрывал?

– Храбрость проверял. Может, я трус, а не знаю об этом.

– Проверил?

– Ага.

– И что?

– А ты никому не скажешь?

– Нет.

– Страшно было, особенно когда шибануло.

– Вот и хорошо, что испугался. На всю жизнь запомнишь. Видать, воля на то Божья, коль сохранил тебя.

– Дядька Сава сказал, что Бога нет.

– Я тоже так до сегодняшнего дня думал.

Домой они шли не торопясь. Александр Владимирович часто просил Яшку не шустрить, останавливался, глубоко вздыхал и снова шел. Придя во двор, он обессиленно рухнул на скамейку под старым платаном.

– Дядь Саш, спасибо тебе, – тихо шепнул ему на ухо Яшка. – Ты только маме ничего не говори. Ладно? Она сначала меня ругать будет, а потом обязательно заплачет. Я ее знаю.

– Договорились, но за это ты мне кружечку холодной воды принеси. Пить хочется. И не беги, а то мать неладное заподозрит.

Прислонившись спиной к дереву, он закрыл глаза и почувствовал, как давящая боль разлилась по груди, переместилась в левую руку и рикошетом стрельнула под лопатку. В голове потемнело, закружилось. Боль стала не такой сильной, а тело почему-то невесомым. «Как интересно, голову не поворачиваю, а вижу все, что происходит вокруг меня. Звуки красивые, завораживающие. Никогда раньше таких не слышал. Как будто на воздушных струнах играют. А летать-то как приятно и совсем не страшно. Ворота дивные. Вроде прозрачные, а через них не пройти. Светом теплым переливаются, и покой от них исходит. Двое мужчин в красивых костюмах на входе. Охрана, наверное».

– Вы куда?

– Мне к самому главному.

– По какому вопросу?

– Не знаю.

– Зачем тогда пришли? Подождите, сейчас спросим… Занят он. Сказал, что не время вам, Александр Владимирович…

– Александр Владимирович! Александр Владимирович, ви живопись на экспертизу в музэй носили? – поинтересовалась тетя Сара, выглядывая из окна. – Это то, что ви говорили, или мы можем спать спокойно?

– Я ошибся, Сара Моисеевна, – придя в себя, ответил сосед.

– Сема, ну что я говорила! Чувство прекрасного меня никогда не обманывало. Сразу поняла, что картинка пустяшная. Не могут хорошие художники так рисовать. Издалека на нее смотреть – еще куда ни шло, а вот вблизи – мазня. Александр Владимирович, ви что-то бледный. Устали?

– Есть немного.

– Вот, Яшенька, мальчик заботливый, уже водички вам принес. Детка, а ты не знаешь, что там сегодня подорвали?

– Доверие, Сара Моисеевна, – опередил Яшку сосед. – Я просил холодной воды, а он мне теплую принес. И что с ним делать?

– Любить. Вот увидите, он будет прекрасным человеком.

– Скажу больше, с сегодняшнего дня он просто обязан им быть.

– Александр Владимирович, а ну-ка скажите еще раз «доверие».

– Доверие.

– А «кружка»?

– Кружка.

– Сема, срочно сюда! Заставь его повторить что-нибудь.

– Я не знаю, что.

– Ты что, как адиет, книжку с полки возьми и читай.

Семен Григорьевич, не понимая, что происходит, взял самую маленькую и открыл на первой попавшейся странице.

– Сема, читай же.

– Повторяйте, Александр Владимирович.

– А можно я сразу конец?

– Можно, миленький, можно! Давай громко и с выражением, как на уроке в школе.

Это Тютчев, Сара Моисеевна. Замечательные стихи. Вам понравилось?

– Не то слово, дорогой ви наш! Дебора Казимировна, Мирав! Идите скорее сюда и радуйтесь! Александр Владимирович больше не заикается. Это же чудо! Добочка, наверняка ви хотели угостить меня фаршированной шейкой. Так вот, героически отказываюсь. Наградите соседа моей порцией. Он сегодня заслужил.

Александр Владимирович сидел под деревом и с улыбкой наблюдал за происходящими событиями. Женщины увлеченно обсуждали чудесное исцеление. Тетя Сара, подперев руками голову, внимательно слушала рассказ Мирав о подобном случае, произошедшем несколько лет назад в Беляевском районе, а Дебора молча стояла и смотрела то на соседок, то на Александра Владимировича.

«Какая же она красавица, – думал про себя художник, не в силах оторвать от нее взгляд. – Улыбка, блеск увлажненных от радости глаз, легкий наклон головы, изгиб шеи. Разве она была бы сейчас так прекрасна, случись беда с ее ребенком? И я, глупый человек, еще пару часов назад не знал, зачем живу на этом свете. Прости меня, Господи».