Андрей Воронин - Убийца не придет на похороны

— Несговорчивы-ы-й, — растягивая слово, прошептал Лев Данилович. — Я ему и так и эдак объяснял, а он уперся, и ни в какую. Правда, давно это было и много воды с тех пор утекло. Я, честно говоря, надеялся, что он там и останется. Деньги немалые заплатил…

— Не ты один заплатил. Кстати, может ты мне объяснишь, Савелий Борисович, почему он вышел на свободу?

— Вот этого я и не знаю.

— А он не убежал, часом, из тюрьмы?

— Нет, не убежал, выпустили. Все по закону.

— А как же наши люди там? Мы же им деньги передали, чтобы они его там оставили навсегда.

— Что-то не сложилось, я еще не разбирался.

— Так ты разберись, Савелий Борисович, а то как-то впустую не хочется деньги отдавать.

— Разберусь, не волнуйся.

— Деньги они, конечно, нам назад не вернут.

— Деньгами не вернут, это точно, а вот работой мы с них возьмем, — сказал Мерзлов, мелкими глотками смакуя ароматный коньяк.

— Жаль, хотя, в общем-то, деньги не большие, но просто так отдавать бабки я не привык. А вот у меня к тебе есть деловое предложение, — уже другим голосом сказал Бирюковский.

И Мерзлов понял, что сейчас разговор принимает серьезный оборот.

— Я слушаю, — он подался вперед.

— Вся твоя торговля — это мелочевка. Я знаю цифры, знаю суммы, какими ты, Савелий Борисович, оперируешь. А вот сейчас есть возможность срубить большие деньги, но придется попотеть.

— Хочешь знать, соглашусь ли я?

— Я это и без тебя знаю.

— Так я тебя слушаю.

— Придется тебе съездить, если ты согласишься, в Питер и встретиться там с людьми из тамошнего балтийско-атлантического пароходства. Контора эта богатая, денег через них идет море. Хорошо было бы войти в эту контору со своими деньгами. Вложение выгодное, я проанализировал, подумал… Это может оказаться золотым дном. Не сейчас, не сразу, а через полгода, через год.

— А что я буду с этого иметь? — задал вполне уместный вопрос Мерзлов.

— Проценты будешь иметь.

— Сколько? — спросил Мерзлов.

— А сколько ты хочешь?

— Я же не знаю суммы, какую ты туда будешь вкладывать. Обстоятельств не знаю.

— Вкладывать буду не один я.

— А почему тогда обратился ко мне?

— Давно тебя знаю, ты мне ничего не должен с сегодняшнего дня, и я тебе ничего не должен. Мы же с тобой уже пять лет работаем. Так что съезди, поговори, может, кого-то придется убрать. Там есть пара несговорчивых мужчин, очень они не хотят, чтобы наши деньги работали у них.

— А если они не согласятся?

— Если не согласятся, тогда у тебя есть люди. Поговори с ними, попытайся убедить, что это будет выгодно для всех — для них и для нас. Кстати, как там твой сын учится?

— Все в порядке, вроде бы, — насторожился Мерзлов, — приезжал на лето.

Первое, что ощутил Сергей Дорогин на третьи сутки после операции, так это расчлененность собственного тела. Ни ноги, ни пальцы рук, ни язык, ни веки не слушались своего хозяина. И Дорогину показалось, что его ранее сильное и ловкое тело состоит из миллионов свинцовых шариков, невероятно маленьких и в то же время ужасно тяжелых. И каждый шарик живет собственной жизнью, бешено вращается, соприкасаясь с другими такими же шарами, и каждое это прикосновение, такое легкое, приносит ему нестерпимую боль. Лишь после этого удивительного ощущения появилась мысль, что он мертв и находится на том свете.

«Да, да, я мертв, я весь разъят и меня ждет страшный суд. Но что значит „меня ждет“, если я уже, как человек, не существую, а состою из тяжелых свинцовых шариков, горячих, как маленькие солнца».

А вскоре появился запах, резкий, одновременно удушливый запах эфира.

«Да, смерть пахнет эфиром, — тяжело провернулась мысль. — Смерть пахнет эфиром. Но если я думаю, значит, я жив? А почему душа не может думать? — сам по себе возник вопрос. — И почему меня не слушаются мой язык, мои веки? И странно, я ничего не слышу, ни единого звука не доходит до меня. А ведь эти маленькие звуки, горячие шарики, вращаются и ударяются друг о друга. Должен быть звук, обязательно должен быть звук. Может, не громкий, но достаточно отчетливый, и я должен его слышать. Неужели человеческая душа, покинув тело, теряет слух и зрение, и в состоянии улавливать только запахи?»

Мысли путались и рассыпались опять же на маленькие сверкающие шарики, колючие и горячие. Соприкосновение шариков друг с другом рождало нестерпимую боль. И вообще, все вокруг Дорогина насквозь было пропитано болью. Даже покинув тело, было невозможно избавиться от нее.