Николай Пономарев - Точка бифуркации

Марина смотрела мне в глаза. Она верила и ждала. Когда она шла на первую со мной встречу у фонтана, её трясло. Сейчас, когда мы приготовились в первый и единственный раз танцевать, меня начало потряхивать. Как начинающий мальчишка, вспоминал, чему меня учили. «Ну же, давай, начинай, – мысленно скомандовал я себе. – Мы сможем». Я дал отмашку. Зазвучала мелодия. «Ничего у вас не получится», – шепнуло мне что-то злое из глубины, оттуда, куда закатилась мысленная монетка. Я провёл ладонью по спине, и Марина начала заученное движение.

Мы не попали в такт.

Как можно не попасть в такт! Как можно провести по спине так неудачно! Надо было остановиться, сказать, что мы не попали в такт. Не попали!

И всё бы закончилось.

Второго шанса не было.

Продолжая автоматически танец, я посмотрел на Марину. Она закрыла глаза. Её вела память.

«Ну и пусть», – подумал я.

Расслабился и в тот же момент перестал слышать музыку.

В сущности, любая музыка лишь колебания воздуха. Как стрёкот сверчка, или шум ветра, или другой звук из тех, что способно уловить ухо. Кажется, невозможно танцевать, не попадая в такт. Но ведь можно кружиться под шум ветра или мурлыкание кота. Или под тишину.

Кавалеры ведут даму. Извечный принцип танца. Сейчас он нарушился. Меня вела Марина, и я вдруг стал понимать, что она делает и, самое главное, что она сделает через мгновение. Когда выполнять рок-поворот, когда корте назад, когда променад, когда форстеп… Она вела меня, своего кавалера, и я стал резонатором её движений. Возвращал и усиливал их. Наши движения по площадке, одинаково резкие и одинаково плавные, слились в одно…

Марина остановилась, открыла глаза, я на автомате взял её за руку и провёл по площадке. Тишина. Некоторое время я пытался вернуть себе слух, но оказалось, что это просто кончилась музыка.

– Всё? – громко спросила Мурзя.

Я посмотрел в глаза Марине и понял – нет, не всё. В них было столько эмоций: и гордость, и радость, и нежность. Да весь мир отражался в них. Я всё правильно понял когда-то в автобусе. И это был мой мир. И это было его начало.

Мы победили.

– Да вы не попали в такт! – воскликнула Вжик. – Как такое возможно?

– Ну, ты понимаешь, – серьёзно сказала мне Янка чуть позже, – ноль баллов. Но знаешь, последние три минуты ты был просто великолепен. Лучше, чем в декабре.

Потом Янка засобиралась домой.

– Тоже поеду домой, – сказала Марина.

– Оставайся, – предложил я, – отвезу Яну и вернусь. Вся ночь впереди.

– Нет, я не останусь. Прости.

– Нет проблем, – сказал я, хотя и огорчился. – Только мы сначала отвезём Яну. Хорошо?

Марина кивнула. Я вызвал такси.

– А что, Яночка уезжает? – деланно огорчилась Вжик. – Неужели этим вечером мы не дождёмся нормального вальса?

Таксист перепутал наше садоводство с соседним, плутал полчаса, и всё это время Вжик изображала крайнюю степень расстройства. Тогда Янка пошла на площадку и попросила меня составить ей компанию.

– Ну что, беспечный сурикат, ведь не танго? – спросила она. – Со мной у тебя так не получится.

– Фокстрот, – сказал я.

Валерка включил запись, и у нас вышло хорошо.

Уходя, Янка подошла к Вжик и, с показной нежностью погладив по голове, сказала, что когда-нибудь и она сможет красиво потанцевать. Не нужно огорчаться. Вжик отпрыгнула, выругалась, а Янка рассмеялась, помахала Мурзе и Валерке и удалилась. Обычно так она выходила на награждение. Ни Мурзя и ни Валерка, впрочем, на это не обратили внимания. Валерка шёпотом читал Мурзе неинтересную лекцию, а та кивала. Немного грустно, как мне показалось.

Янку посадили вперёд, а сами всю дорогу держались за руки. Гладили запястья друг друга. Теперь май, они не мёрзнут, их не нужно отогревать дыханием. Можно сразу гладить кончиками пальцев.

Таксист удивился, что ему придётся ехать обратно до Цветнополья, хотя я несколько раз ему повторил, когда описывал маршрут.

– Ты сразу уедешь обратно? – спросила Марина, когда мы подъехали к её дому и водитель развернулся, чтобы нам было удобнее выходить.

– Конечно, нет, – ответил я.

Расплатился с водителем, и мы вместе вошли в ограду. Сквозь щели проникал свет единственного фонаря на улице, который к лету всё-таки решили починить. Очень по-хозяйски, кстати, летом ночи короткие, а к осени он всё равно перегорит и сэкономит городу много электроэнергии.

– А в марте здесь было так темно, – в голосе Марины мне послышалось сожаление.

Она прижалась ко мне, но так, чтобы видеть моё лицо.