Денис Коваленко - Хавчик фореве...

— Это когда тебе операцию сделали? — спросил Влад.

— Из меня, значит, тогда два осколка достали. — Витек задрал майку и, видно, уже не в первый раз показал два шрама чуть выше сердца. — Чудом выжил. Крови потерял — о-о! Так что, значит, сегодня день моего второго рождения.

— Витек у нас, значит, герой, в Чечне воевал, — устало улыбнулся Влад. Меня и самого веселило это «значит», которое Витек вставлял к месту и не к месту, особенно когда был, как сейчас, выпивши. Но Витек обиделся, даже побледнел, ни слова не сказал, но очень странно посмотрел на Влада. — Витек, не обижайся, — примирительно улыбнулся Влад. — Просто это твое «значит»…

— А меня это не ебет, — с тихой угрозой произнес Витек. Кулаки его сжались.

— Витек, подними руку и опусти; я был не прав. Извини, — все так же устало, но вполне серьезно сказал Влад. — Извини, — повторил он и протянул Витьку свою руку.

— Ладно, забыли, — примирительно ответил Витек, — но на будущее, Влад, никогда не шути на такие темы. Ты там не был.

— Витек две войны прошел, и первую, и вторую, — сказал Влад, посмотрев на меня значительно, но мне почему-то показалось, что произнес он это неискренне. — Давай выпьем за твое рождение. — Влад налил всем водки, и опять… он точно издевался. К счастью, Витек этого не заметил.

— Сперва за тех, кто там остался, — поправил он Влада. — Ну, парни, за погибших, земля им пухом. — И выпил.

Выпил и я, Влад только сделал вид — подержал кружку в руке. Он был достаточно пьян и выглядел жутко уставшим, чтобы не сказать изможденным. Он почти спал, устроившись в кресле, но все равно, едва Витек спрашивал о бое, Влад тут же спрашивал его о Чечне, и Витек оживленно отвечал. Он оказался отходчивым парнем, и тени недавней обиды в нем не осталось.

— Это, если правильно помню, в первую ты ранение получил?

— Да, в первую, по дурости: пошли, значит, с приятелем по нужде, а проще — посрать. Он уже штаны стянул, уже собрался усесться, оступился, и… Ему всю жопу разворотило, а меня, значит, вот. — Он коснулся ладонью груди.

Влад невольно усмехнулся.

— Смешно, — неожиданно зло согласился Витек, — только мне тогда не до смеха было. Потому что мой приятель только в госпитале умер, а до госпиталя все причитал: «Яйца, главное, чтоб яйца целы!» А какие там яйца, когда ему левую ногу оторвало, а вместо жопы — рваная дыра.

— А потом? — спросил я.

— Потом меня комиссовали, а через год сам, значит, уже по контракту пошел, — ответил Витек.

— Зачем? — удивился я.

— А затем, что надо, — ответил Витек.

— А ты расскажи ему о войне. — Влад кивнул в мою сторону. — Или нет, давай сперва за день твоего второго рождения.

— Вот это — с удовольствием!

Мы с Витьком выпили, Влад снова только подержал кружку. Но мне это было все равно, а Витек не заметил.

— Все-таки расскажи о войне, — напомнил ему Влад, — а то по телевизору одно, а правда — она другая.

Я видел, что Владу все это совсем не интересно, но ему не хотелось, чтобы Витек спрашивал его о бое, и я подыграл (впрочем, мне как раз было интересно).

— Виктор, правда, расскажи.

— А чего рассказывать?

— Да не ломайся ты, — сказал Влад, — где еще услышим.

— А что рассказывать, — повторил Витек. — Война, она и есть война. Я когда уже сам пошел, наемником, как говорится, «по контракту»…

Лицо его вдруг изменилось, стало по-детски наивно-оживленным, и это оживление росло, порой он вздрагивал в самом настоящем азарте, точно вновь переживая рассказываемое.

— Как вооружали нас? — переспросил он меня. — По первому сорту вооружали, не то что срочников. Как говорится, с чем хочешь, с тем и умирай. Хочешь со снайперской винтовкой умирать — пожалуйста; с гранатометом тоже можно; с пулеметом, с автоматом, да с чем угодно, хоть с кольтом сорок пятого калибра. С этим, то есть с оружием, проблем не было. Я себе «Калашникова» с подствольником взял, для меня это самое удобное оружие. Потом, правда, на РПК поменял, но это уже потом, в конце было.

Часть наша была нелегальная, меня записали как механика-водителя, я за семь месяцев ни разу к машине не подошел. А числились мы вообще как санчасть. Ну и вот — погрузили нас, значит, в вертушки и в тыл, в горах сбросили. Вертушки даже на землю не садились — в метре зависли, мы все и попрыгали. Всего девяносто человек. Кстати, нас всегда было девяносто — если кого убивали, сразу новых привозили… Сели мы, значит, перекурили часок, поболтали о жизни и сразу в бой, а что? Да какие там казармы — горы, вот и все казармы… Ну так вот, первый бой прямо, как говорится, с корабля на бал… Перекурили мы, значит, часик и вперед — двадцать километров пробежали и заняли, как говорится, позицию. Серпантин нужно держать. Два дня мы его держали, пока духи не отступили. Потом посмотрели — у нас восемь трупов, у них двенадцать… Распорядок, говоришь? Не было у нас никакого распорядка, спали по четыре часа в сутки, и то как придется. На одном месте не стояли, три дня — и меняли расположение. А так и удобнее, духи меньше беспокоили… Да, насчет раненых и убитых. Идем мы как-то по тропе, а тропа такая, что ни влево, ни вправо, только по ней — горы, одним словом. И тут выстрелы. Откуда взялись эти суки, не знаю, только первого сразу же ранили. Мы отошли, а он лежит и орет. А тот, падла, не стреляет, ждет, пока за ним, за раненым пойдем. Знают ведь, падлы, что мы раненых не бросаем. Ну, мы, значит, и поползли. Первый и двух метров не прополз — сразу очередью пополам, второй к раненому подполз, а что толку, как подполз, так там и остался с дыркой в башке. Настал мой черед. А раненый орет, жалко парня. Я подползаю к нему, за шею обхватываю рукой, одной рукой его держу, второй землю загребаю. Вытащил его и обратно — ребят бросать нельзя, хоть и мертвые, а все равно. Вытащил и тех двоих. Ранить меня не ранило, каблук прострелили и все. А каблук мне три раза простреливали — на тропе вот, когда Шатой брали и когда деревню ихнюю какую-то. Вот… В этих чертовых горах ублюдков этих черножопых! откуда угодно ожидать можно… Что дальше было? Да ничего, минометами обстреляли, вот и все. Хорошо, что миномет был, а то, как сейчас помню, два дня в грязи и дерьме лежали, так же, на тропе. Как пошел косить из пулемета — головы не поднять. Так вот два дня и лежали, дождь идет, голову набок — чтоб дышать, а то, как рыбы, в лужах лежали… В туалет? Под себя и ссали, и срали — все в штаны. А что делать, встать ведь нельзя, но это все ерунда, мы же не в танке. Как, а ты не знаешь? — Витек панибратски хлопнул меня по спине. — Знаешь, что самое главное в танке? То же, что и в подводной лодке, — не бздеть. А у нас! свежий воздух, лежи себе в луже, побздюкивай помаленьку — красота! Какие шутки! этот придурок, как полоумный, тарахтит без продыху… Вот когда через два дня минометы прислали, тогда мы его и успокоили… Да скорее всего наркоман, желтые повязки — это у них так камикадзе, смертники называются. Они психи, или наркота, или алкаши. Вот этим все по колено… Почему желтые? А у них желтые повязки на голове были. Да…