Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Шли месяцы, на ферме стали шушукаться о начавшемся романе… В состоянии душевного подъема Изабелла написала Генни о «мистере Надженте». Он блистательный компаньон, исполненный обаяния и веселья, прекрасно образован и имеет острый ум, с ним можно поговорить о чем угодно. Конечно, Маунтин Джим старательно поддерживал свой имидж «объявленного вне закона», и кое-кто считал, что это прозвище оправдывалось колоссальным масштабом его вранья. Так или иначе, под оболочкой грубого мужлана скрывались живой ум и заботливая натура. К тому же Джим оказался еще и очень начитанным. Никогда ранее Изабелла так открыто не писала о своих чувствах к мужчине. «Он необыкновенный! На вид он страшен, но сам он мягок и обходителен… Его низкий голос… его невероятно возвышенное поведение… Пять минут мне казалось, что любовь возможна, но я отбросила эту мысль, ибо для сорокалетней женщины это непростительное самомнение!»

Незадолго до ее отъезда Маунтин Джим раскрыл перед Изабеллой самые темные страницы своей жизни и признался, что полюбил ее с первой встречи. Изабелла была потрясена, она рыдала, но была непреклонна: при всем его очаровании она не могла не учесть его прошлого, переменчивый характер и тягу к выпивке. «Такого мужчину может полюбить какая угодно женщина, но ни одна женщина в здравом уме не выйдет за такого замуж… Мое сердце изнывает, когда я думаю о его мрачной, потерянной жизни, которую он разрушил своими руками. Он обворожителен, его нельзя не любить, но он ужасен… Я страшно тоскую по нему».

А потом Изабелла поступила так, как, по ее мнению, должна была поступить всякая благовоспитанная женщина из высшего света Эдинбурга: она отправила Джиму официальное письмо. «Уважаемый мистер такой-то! В связи с тем что вы разговаривали со мной в понедельник весьма неподобающим тоном, между нами не может быть ничего иного, кроме сдержанности… Засим надеюсь, что наше знакомство закончится тотчас же… Искренне ваша…»

Пятница, 21 ноября 1873 года

Дорогая Изабелла, любимая Изабелла! Я стою на вершине Лонгс-Пик и посылаю дымовые сигналы, отстукиваю азбуку Морзе, бросаю камни и кричу в мегафон: «Не посылай письма!» – но ты все равно пошлешь, вручишь Джиму лично, столкнувшись с ним на прогулке, хотя будешь знать, что он уже сам не свой от страданий.

Милая Изабелла! К чему это смехотворное письмо, да еще и после всех испытаний? Ты же изменилась уже на Гавайях, стала другой, новой Изабеллой, самостоятельной женщиной, которая плавает на открытой воде, поднимается на вершину вулкана, самостоятельно седлает коня и плюет на все условности. Зачем ты хочешь держаться зубами и когтями за имидж приличной дамы? Ах, ну зачем мы так цепляемся за наши модели поведения? Почему мы не можем изменить наше представление о самих себе, несмотря на то что все кругом уже видят нас другими?

Да-да, ты отдельно подчеркнула своей сестре, что ни в коем разе не влюблена в этого мужчину – ну, разумеется, ты просто беспрестанно вещала о нем с раскрасневшимся от возбуждения лицом и использовала любой подходящий момент, чтобы упомянуть его имя. Однажды ты даже видела во сне, как сидишь около камина и тут входит Джим с револьвером в руке и стреляет в тебя! Он пробудил в тебе страсть именно своей «опасностью», как ты и признавалась, но даже любая мало-мальски смыслящая в амурных делах кухарка поймет, что ты тайно желала, чтобы он пришел и – скажем прямо – пристрелил тебя за твое мещанство.

Не будем лукавить: он много пил, скорей всего страдал депрессией, имел биполярное расстройство – да, понимаю, очень даже хорошо, но ведь между вами возникло понимание, какое редко когда возникает между людьми. Если бы ты, Изабелла, сумела разглядеть в себе новую женщину, коей ты уже являлась, ты написала бы совсем другое письмо.

Твоя М.

P.S. Мне так хотелось, чтобы ты сумела бы насладиться полной грудью жизнью с Маунтин Джимом и остальными, если таковые имелись. Того же самого желаю и себе, если мне посчастливиться встретить привлекательного одноглазого преступника. С такими нечасто приходится сталкиваться.

Изабелла и Маунтин Джим встречались еще несколько раз. Она размышляла о предложении неприметного и приличного мистера Уилсона, а еще над тем, почему она считает этого мрачного преступника куда более очаровательным, однако своего решения не отменила. В ее последний вечер эта странная пара долго сидела на кухне хижины, рассуждая о поэзии и писательском труде.