Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Фазаль все говорит, не переставая, а я, как у нас водится, в основном помалкиваю. Он прямо говорит, что сознательно оставил «подкат» или, с его слов, «разговор о дружбе» на последний день. Говорит, что путешествующие в одиночку белые женщины в какой-нибудь момент сафари оказываются в состоянии «возвышенной эйфории»: ощущения настолько масштабные и всепоглощающие, а остальной мир где-то далеко… Так что эти женщины решают расширить свои впечатления с помощью сексуальных утех, а многие гиды с удовольствием пользуются случаем под вывеской «обслуживания клиентов».

Я молча смотрю в окно. Помнится, в Лобо меня посетило наваждение: райский день, саванна, и мне просто захотелось секса, но, пожалуй, в этом прослеживается клише и некая биологическая предрасположенность.

Фазаль продолжает: увы, эти ощущения и мысли немного похожи на те, что испытываешь в танцевальном клубе в три часа ночи, когда коктейлей выпито чуть больше нормы и на следующий день они уже не кажутся столь привлекательными. Говорит, что ни за что не воспользовался бы ситуацией во время сафари, но имело смысл прощупать почву в последний день, когда путешествие близится к завершению. «Откуда знать, к чему такая дружба может привести», – говорит он.

Я не решаюсь ответить ему очевидное: он не в моем вкусе, я не ищу компании и «подходящий момент» тут ни при чем.

С наступлением темноты, уже добравшись до палатки, я не удерживаюсь и начинаю рыдать. Я плачу от усталости двенадцатидневного пути, от того, что это чудесное путешествие завершается, от того, что под усыпанным звездами небом Африки можно было бы ощутить то, чего я на самом деле не хочу. Плачу от того, что не умею жить этой жизнью, что каким-то нестерпимым образом я пленница самой себя, что не умею брать от жизни все. Плачу от настигнувшего осознания, что это последний вечер в саванне вне цивилизации, а ведь об этом месте всегда мечталось. Сумела бы я распорядиться им лучше? Может, нет, но точно знаю: две недели вдали от всего мира ставят человека тет-а-тет с самим собой и при этом заставляют его цепляться за того единственного, в обществе которого довелось оказаться.

Последнее утро. Лежа на кровати, смотрю через москитную сетку на освещенные косыми лучами солнца заросли акаций парка Тарангире и думаю: «Черт подери, я совсем не такая, какой мне хочется быть, – но ведь и Карен не была такой».

5.9.1926. Дорогой Томми… В прошлом году я пришла к заключению, что сложной моя жизнь является из-за моей бедности. Звучит унизительно, но прошло прилично времени, прежде чем я смогла себе признаться в этом… Я могла бы с легкостью отдать одну свою ногу в обмен на 500 фунтов в год… потому как не сомневаюсь, что могу быть самой собой без одной ноги, но очень сложно быть самой собой без денег. Куда страшнее признаться в том, что страдаешь от нищеты, чем от одиночества или страха?

13.9.1928. Дорогая Эллен… Я пришла к тому выводу, что счастье не зависит от внешних условий, но от состояния души… С годами просто учишься подмечать то мельчайшее в жизни, что позволяет оставаться самой собой. К примеру, я не могу потолстеть. Лучше я буду голодать, но полнота разрушит «мой стиль». Да, я сноб и знаю это, и если я не могу общаться с аристократией или интеллигенцией, мне лучше оставаться вместе с пролетариями – или же в моем случае с местными: я не смогу жить со средним классом.

С самого начала, размышляя о Карен Бликсен, я подозревала, что, пожалуй, она не была такой образцовой, как может показаться. Со страниц ее мемуаров «Из Африки» говорит спокойная, сильная и умная женщина, но ее письма и биографии вскрывают совершенно иную Карен. Об ее театральности и наигранности писали многие. Ее связь с Денисом была пропитана безнадежностью, ее настроение, мягко говоря, не отличалось постоянством, а ее страсть к охоте вызывает ужас. Противоречивы и ее письма: в них налицо различные версии толкования одних и тех же событий разным людям, а порой она откровенно лжет. Если задать вопрос современным африканским писателям насчет ее колониальных замашек, они с легкостью выдадут ей волчий билет. И что же, я должна думать о ней ночами?

Те, кто знаком с книгами Карен Бликсен, знают ее как уверенную в себе, умную, способную и справедливую женщину, принимающую с буддистским спокойствием и теплым юмором все те испытания, какие преподносит ей жизнь.

Однако есть и «другие» Карен.

Письма ее брату Томасу открывают нефильтрованную Карен: источающую неуверенность, болезненность и депрессию, Карен, чья душевная конституция схожа с американскими горками; Карен, которая боится безденежья, потери плантации, утраты возлюбленного, поездок в одиночестве, проживания в одиночестве, своей слабости. Эта женщина испытывала приступы паники и желала бы умереть. Мир этой Карен полностью зависим от Дениса: когда он с ней, она одухотворена и счастлива, когда его нет, она впадала в безволие и могла подолгу лежать в постели, не вставая.