Миа Канкимяки - Женщины, о которых думаю ночами

Два года спустя я возвращаюсь в Италию, в города моих ночных женщин. Здесь как будто что-то изменилось – словно женщины наконец начали медленное шествие из закрытых залов и забытых хранилищ к дневному свету.

Мне удается найти себе жилье в Риме в квартале художников XVII века, рядом с той улицей, на которой изнасиловали Артемизию. Оштукатуренные стены комнаты выкрашены в белый цвет, потолки высокие. Лежа на кровати, видишь темные балки старого зернохранилища. Все очень красиво. Из окна второго этажа открывается вид на узкую улочку, а за теми домами – Виа-делла-Кроче, где в 1611 году проживала Артемизия. Распахни окно, и внутрь ворвется уличный шум, вечером – оперное пение и голоса компашек, ищущих заведение, утром – стрекот мопедов, рычание мусоровозов, подметательных машин, гул церковных колоколов. Я почти слышу крики Артемизии о помощи из спальни на втором этаже с Виа-делла-Кроче.

Четыреста лет назад на этих улицах процветало насилие, и возможность умереть была более чем реальной – но и сегодня все далеко не безопасно. Римские testa di cazzo , эдакие вульгарные сплевывающие сквозь зубы мужланы, стянули у меня в метро двухдневный бюджет. Но здесь, в спальне Артемизии, все просто чудно. На окне висят занавески, легкие, как дыхание. С улицы доносятся звуки. Горничная приносит мне в номер завтрак.

Обхожу адреса Артемизии в ближайших кварталах. Гуляю по запутанным коридорам и комнатушкам с балками на верхнем этаже белого дома на углу улицы Бабуинов, и вот мне уже кажется, что я попала в дом детства Артемизии. А может, это и вправду так. На Виа-Маргутта увитые плющом палаццо похоронили все старое, а Виа-дель-Корсо, где во времена Артемизии был квартал художников, заполонили туристы и тысячи римлян. Они приезжают по воскресеньям потолкаться на закрытой для автотранспорта торговой улице, завернуть в магазины дешевой одежды, кроссовок и мобильников, аналоги которых можно найти в любом другом городе мира. Направляюсь в церковь Санта-Мария-дель-Пополо в надежде увидеть те самые картины Караваджо, которые видела Артемизия на похоронах своей матери. Работы Караваджо – нынче национальное достояние – отделены лентой, охранник впускает в капеллу определенное количество посетителей зараз. Ожидая свою очередь, я смотрю на ленту, пока наконец до меня не доходит, что на ней по всей длине написано АРТЕМИЗИЯ АРТЕМИЗИЯ АРТЕМИЗИЯ.

Затем – площадь Пьяцца Навона. Огромный плакат на здании изображает Юдифь, обезглавливающую Олоферна. Внутри Юдифь обезглавливает Олоферна еще дважды, Сусанна страдает от домогательств старцев, Лукреция совершает самоубийство, Даная попадает под золотой дождь, вновь умирает Клеопатра с синими губами – зал за залом представляет работы Артемизии.

Да, полотна моей ночной женщины впервые показаны на персональной выставке.

Следующим пунктом в моем римском списке – увидеть известный автопортрет Лавинии, тот самый, который она презентовала свекру в 1577 году. Он хранится в Академии Святого Луки. Я и в прежние свои приезды пыталась попасть в галерею, но у меня ни разу не получилось, но сейчас, после многочисленных обращений на английском и итальянском языках, бесполезных визитов и звонков мне устроили возможность встретиться с ней. Ощущаю душевный подъем и вместе с этим чувствую себя обманщицей: я не упомянула того, что никакая я не искусствовед, а фанатка, преследующая ночных женщин.

Все происходит банально просто. Работник музея Фабрицио исчезает за дверью в хранилище и менее через минуту появляется с Лавинией под мышкой. Ставит ее вертикально на стол с небольшим кусочком поролона, оперев на фанерный кубик, и уходит по своим делам. И я оказываюсь тет-а-тет с Лавинией.

Работа небольшая, переносная, и цвета ее отличаются от всех тех репродукций, изображений, фотографий, что мне приходилось видеть ранее. Платье болонской невесты на Лавинии розовато-лилово, детали выписаны чрезвычайно подробно и искусно: открытые сундуки с приданым, мольберт, сама она. Бросаю быстрый взгляд на камеры наблюдения, наклоняюсь и делаю селфи вместе с ней. На краю снимка сохраняется моя памятка, карандаш и карта Рима.

Возвращается Фабрицио и уносит картину. Он торопится, расспросить его, например, о том, почему Лавинию держат взаперти, я не успеваю – но будем считать миссию выполненной: псевдоисследовательнице удалось хитроумным способом проникнуть к объекту своего изучения, и одна бодрствующая во тьме хранилища ночная женщина на секунду вышла на белый свет.