Мэтью Вайнер - Хизер превыше всего

Купленную одежду, украшения и сумки Карен оставляла в магазинной подсобке и примеряла в перерыве, прикидывая, понадобится ли подгонка, куда их надеть и насколько подходит очередная сумочка к ее новому псевдостаромодному стилю. Она испытывала неожиданное удовольствие от того, что занимается собой, поражалась, почему так долго не уделяла себе внимания, и убеждалась, что Марк даже не представляет себе, как ему повезло. Она – стройная, жизнерадостная, в отличной форме, и контраст между ее красотой и уродством Марка опять стал таким же ослепительным, как в день их первой встречи.

Прошла неделя с тех пор, как Марк наорал на нее, а его попытки извиниться были не более убедительными, чем его благодушие. Хизер, возможно, верила его лучезарной улыбке, однако Карен явственно различала и складки возле губ, и темные круги под глазами – свидетельства разочарования. Этой ночью она лежала в постели и думала о нем с сочувствием – он стал слабым и жалким из-за того, что направил все свои угасающие силы на борьбу с воображаемым врагом.

Возможно, она действительно организует этот сбор средств, а врожденная способность к состраданию, возможно, побудит Хизер подключиться к ученическому комитету. Карен была так рада, что ее подруга, которая скоро станет одной из многих, нашла идею совершенно гениальной и предложила поужинать вместе с ее мужем, адвокатом по разводам, который мог бы оказаться полезным в составлении плана действий. Пока Карен в темноте улыбалась сама себе, Марк вдруг проснулся, перепуганный и весь в поту. Она отвернулась от него, без малейшего сочувствия к нему, уверенная, что он внезапно осознал, что она сильная и становится все сильнее; ее ум сам собой оттачивается и без всякой натуги рождает новые, грандиозные идеи.

Утром Марк принял душ и пошел на работу, радуясь рутине и наслаждаясь текучкой, особенно приятной после мучительного сна, от одного воспоминания о котором подступала тошнота. Пробежка бы точно помогла, однако сил на нее не было. В голове постоянно крутились рабочий, лицо Хизер и, естественно, инсинуации Карен, но теперь он полагал, что нарочно думает обо всем этом, чтобы уйти от мыслей о реальном кризисе. Да, верно, с работой все зыбко, дома ремонт, однако все началось раньше, и, глядя из окна на силуэты Манхэттена на фоне неба, разрезаемые стальными скелетами строек и подъемных кранов, он проникался своим одиночеством. В один прекрасный день Карен перестала смеяться над его шутками и вообще его замечать, и тогда его аудиторией стала Хизер.

Марк сидел за столом, потягивая жидкий офисный кофе, и размышлял о том, что еще возможно в его жизни после того, как он вырастит этого ребенка. Разве он не пожертвовал своим счастьем ради семьи? Добровольно, само собой, – но теперь, когда они с Карен окончательно отдалились друг от друга, большинство мужчин на его месте подумывали бы, не начать ли все с чистого листа, с другой женщиной и с половиной денег, которая останется после развода. Хизер была свидетельницей их мучений и уже достаточно выросла, чтобы понять, что окончательное расставание родителей – лучшее из возможных решений. Тем не менее, несмотря на все механизмы цивилизации, облегчающие процесс развода и помогающие забыть о нем и идти дальше, Марк даже представить себе не мог, сколько сил понадобится, чтобы осуществить эту затею.

Для его отца, футбольного тренера, главными были физические показатели, и с того момента, как Марка впервые передернуло от жестокой драки за мяч, отец стал считать его трусом. Ну да, он боялся. У отца были огромные руки и непредсказуемый характер, и он не терпел поражений ни в чем, так что Марк привык быть битым и старался скорректировать свое поведение, чтобы избежать конфликтов с заведомо известным финалом. Надо было бежать, но не по кругу, не из дома и обратно, а из дома совсем, по прямой, пока не кончатся силы, пока тебе не останется ничего другого, кроме как начать все сначала, где бы ты ни оказался.

Перед обедом Марк решил зайти домой и переодеться для пробежки и уже на пороге кабинета стер в телефоне фотографию рабочего. Она вызывала у него отвращение и ярость, и, хотя совершить этот символический акт было приятно, оставался вопрос – можно ли в наши дни что-то стереть понастоящему.

Совершенно спокойный, он вышел на улицу, под пасмурное небо, и взмахнул рукой, останавливая такси; в носу пощипывало от первого морозца. Он подумал, что будь Хизер сыном, ничего подобного он бы не испытывал. Он также согласился с тем, что развод родителей нанесет ей серьезный вред, а одолевающие его иррациональные эмоции порождены недостатком сна и физической нагрузки.