Мэтью Вайнер - Хизер превыше всего

Теперь ей открылось со всей очевидностью, что ее подруги просто-напросто хотят, чтобы их заметили, и притворяются скверными девчонками, чтобы бросить вызов родителям и заодно привлечь к себе внимание. Хизер не знала, нужно ли и ей дополнительное внимание, однако подражала подружкам, чтобы не выглядеть маленькой и не вызвать лишнюю зависть, добавив к своим достоинствам еще и неиспорченность. Поэтому, как и другие девчонки, она пользовалась каждой минутой вне родительского контроля, в частности, по дороге в школу и из школы, во время прогулок в Центральном парке и даже дома, стоя на крыше, чтобы поболтать по телефону, покурить, пожевать жвачку, накраситься и одеться вызывающе, включая такие временные модификации школьной формы, как закатанная на талии – чтобы стать покороче – юбка или чужая, более тесная блузка, увеличивающая грудь. Подражая подружкам, она даже влюблялась в популярных певцов с девичьими лицами, воображала, как ее обнимают в темном уголке, всерьез рассматривала перспективу страстных поцелуев, но чего-то большего, к чему не была готова, по-настоящему страшилась.

Хизер бесила невозможность поговорить с матерью, непонятная ей самой неловкость, появившаяся в их отношениях, и раздражала показная раскованность матери и неуклюжие попытки втереться ей в доверие. Матери отчаянно хотелось вникнуть во все подробности дочкиных сексуальных переживаний, чтобы плакать, делиться своим опытом, сочетая жесткий контроль с обидным покровительственным тоном.

Хизер отказывалась говорить на эти темы, хотя и понимала: у матери отлегло бы от сердца, узнай она, что секс был всего у нескольких одноклассниц, а немногочисленные знакомые мальчики либо так же застенчивы, как Хизер, либо интересуются только теми несколькими девочками, у которых был секс. Но она бы никогда не сказала этого матери, потому что ее откровенность послужила бы прологом к более неприятному признанию, которое Хизер давно уже прокручивала в голове: до чего ей отвратительно то, чем занимаются и как живут ее родители.

Их почтовый индекс указывал, что они живут в районе, где селятся состоятельные люди, притом что отец ничего не создавал, мать вообще ничего не делала, а их квартира была хоть не огромной, но бессмысленно роскошной и гламурной, и они слишком много потребляли и слишком много выбрасывали, и, что хуже всего, им было на это наплевать. Сколько тропических островов они посетили, не замечая нищеты, царящей за оградой отеля? Нельзя сказать, что ее родители – плохие люди, но живут они в самодовольной уверенности, будто заслужили все, чем обладают.

Она пыталась обратить внимание каждого из них на несправедливость такого положения, но вместо того, чтобы с ней спорить, родители, словно сговорившись, самым ценным своим достоянием называли ее. Разумеется, это было выражением любви, но она понимала: они отравлены, поражены некой болезнью благополучия, превратившей их в полулюдей с кофемашинами и кассовыми аппаратами вместо сердца.

Зная, что эта болезнь настигла и ее, Хизер старалась держать в узде свою жажду приобретательства и, напротив, получать удовольствие от простых вещей. А поскольку как раз в это время большинство обитателей дома уехали и появились грузовики с рабочими, она решила подавить потребность в комфорте и принять все неудобства, связанные с ремонтом как справедливую расплату за незаслуженно роскошную жизнь. Она даже отказывалась поддерживать ежедневные, пусть и обоснованные, сетования отца, что давалось ей нелегко, поскольку постоянное внимание этого рабочего на пороге собственного дома ей изрядно докучало.

Как бы то ни было, поговорить об этом с отцом она стеснялась, а мать, как всегда, ничего не замечала, и Хизер это было точно известно, потому что однажды, когда они искали бандероль, а швейцар куда-то отлучился, Хизер предложила спросить у рабочего перед домом, а мать даже не поняла, о ком речь. Хизер объяснила, что он – единственный белый в бригаде и что, хотя его седые волосы острижены так коротко, что он кажется лысым, он вовсе не лысый и у него на самом деле гладкая кожа, четко очерченные скулы и ясные голубые глаза молодого мужчины.

Она не могла сказать матери, что с каждым днем он интригует ее все больше, ей хотелось узнать, откуда он, и что он за человек, и как могло получиться, что он такой красивый и последние два месяца ежедневно работает по десять часов в их доме, а мать его даже не заметила? Вероятно, полагала Хизер, мать запомнила бы его, если бы он смотрел на нее так, как смотрит на Хизер, в особенности когда один или два раза их взгляды встретились и ей показалось, будто она идет по улице нагишом.