Эшколь Нево - Три этажа

Вместо этого я пошла в соседскую квартиру и предупредила его, что теперь за ним охотится и полиция.

Но перед этим мне позвонил Асаф.

Как ты знаешь, при международных звонках каждой очередной реплике предшествует определенная пауза. На сей раз она показалась мне особенно долгой.

– Видела газету? – спросил он.

– Да.

– Представляешь, этот урод звонил мне позавчера. Сказал, что влип по уши. Что ему нужны деньги. Я бросил трубку. Представляешь? Решил и меня впутать в эту историю! Ты только подумай! Согласись я ему помочь, к тебе в дверь уже ломилась бы полиция!

– Похоже, он и правда попал в беду, – сказала я.

– Знаешь что? Сам заварил кашу, пусть сам и расхлебывает!

– Да.

– Это на него похоже, – кипятился Асаф, – продавать людям пустые надежды. И убегать, когда они лопаются.

– Его ищут по всей стране.

– Жалко, что еще не нашли. А найдут, посадят. Надолго. Это послужит ему уроком. Хотя… Ничему это не послужит. Горбатого могила исправит.

– Он не горбатый, – сказала я.

– Что? Ты его еще защищаешь?

– Нет, – испуганно сказала я. – С какой стати мне его защищать? Он разрушил людям жизнь.

– Вот именно. Мне только что звонила мать. Говорит, что от стыда готова сквозь землю провалиться. Она теперь на улицу носа не высунет. С ним всегда так. Наделает глупостей, опозорит нас, а я потом вместо матери хожу за продуктами, потому что ей совестно встречаться с соседями. А теперь представь себе десятилетнего пацана, на которого косится вся бакалейная лавка! А ты стоишь там и думаешь, чем ты перед ними провинился?

– Так вот почему вы всю жизнь не ладите?

– В том числе.

– Про бакалейную лавку ты мне не рассказывал…

– И он еще имеет наглость мне звонить! Уму непостижимо!

– Когда люди в беде, они часто делают глупости…

– Опять его защищаешь?

– Я не…

– Ладно, брось. Я просто зол и срываю зло на тебе. Меня все утро одолевают расспросами. Как будто я за него отвечаю. Ни для кого не секрет, что я его брат. Все читают те же сайты, что и я.

– Не переживай. Это просто мутная волна, и скоро она схлынет.

– Да, ты права.

– Хорошо, что ты сейчас за границей, а не в Израиле. Здесь тебя замучили бы знакомые.

– И то верно. Не такая уж ты у меня и дурочка. Я соскучился.

– Когда ты возвращаешься?

– Послезавтра утром.

– А разве не завтра?

– Я собирался, но нарисовалась еще одна срочная встреча. Для нас это важно, потому что…

– Тогда до послезавтра.

А теперь – перерыв. Лекция в рамках курса «Теория нравственности». (Представь себе образовательную программу армейского радио. Говорит молодая аспирантка с гнусавым голосом. Он у нее немного дрожит, что неудивительно – это ее первое публичное выступление: «В рамках нашего исследования мы попытались выявить различия между универсальной моралью, определяющей поведение человека по отношению к людям, с которыми он взаимодействует в профессиональной или общественной жизни, и моралью частной, то есть его отношениями с родными и близкими. Мы предполагали, что обе эти этические модели являются частями единого целого, однако на практике выяснилось, что зачастую между ними имеется существенное противоречие, которое ставит нас перед вопросом: какая из двух моделей для нас важнее? Какой следует придерживаться?»)

О боже, Нета, сколько усилий я прилагаю, чтобы убедить тебя в том, что со мной все в порядке и я не изменилась! Что несмотря на все, о чем я здесь рассказываю (и еще расскажу), я все та же хорошо тебе знакомая Хани.

Сколько усилий я прилагаю, чтобы казаться крутой! Я только что перечитала это письмо. Господи, сколько скобок! Сколько уловок, призванных скрыть, что я больше не крутая. С меня слетела спесь. Две беременности превратили меня в руину. Плюс постоянный недосып. Плюс страх, что Лири похожа на мою мать не только внешне. Плюс бесконечно долгие дни, на протяжении которых мне не удается даже словом переброситься ни с одним взрослым человеком, если не считать утренней болтовни с Асафом, который всегда пытается меня развеселить, но лишь усугубляет мою тоску, потому что он опять куда-то уезжает, а я остаюсь гнить дома. Знаю, что в этом не принято признаваться, но ежедневное многочасовое общение с детьми высасывает из тебя все соки. Возможно, есть матери, которые строят с детьми игрушечные замки и черпают в этом счастье. Но это не мой случай. Я уже видеть не могу пластилин и конструкторы. Когда Лири была поменьше, я обожала складывать с ней пазлы. Это время прошло. Да, у меня еще бывают проблески радости, еще выдаются благодатные минуты, но я уже восемь лет заперта в ловушке – именно в ловушке – стремления добиться успеха в деле, с которым не справилась моя мать. А между тем меня засыпает пылью времени, Нета. И я не сопротивляюсь. Понимаю, что это избитое сравнение, но я и сама чувствую себя избитой. У меня больше нет сил изображать веселье, которого я давно не испытываю.