Александр Жулин - Душа убийцы — 2

Я был уверен, что говорю убедительно! Что-что, а лгать я умею: тюрьма этому учит! Труев был из тех, тронутых! Больше всего на свете обожал он искусство…

— Я принесу вам лекарства! Покоритесь же обстоятельствам! — выкрикнул я, напоминая о его принципе.

Что я бормотал! Я ужасаюсь, вспоминая тот разговор — неумелый, непсихологичный, дурной!

И я пропустил! Увлекшись, забыл о существовании реального Труева. И когда что-то блеснуло в отверстии шахты, я захлопал глазами, однако сомнения быстро рассеялись: то лысина Труева отбросила солнечный зайчик!

— Труев! Никак вы сами вскарабкались?

Вот из-за отвала выметнулась рука, зашарила пальцами, подбираясь вдоль веревки повыше, поближе ко мне.

Я пошлепал ладонью по темечку:

— Эй!

С усилием подняв голову, он посмотрел на меня. Я поразился. Лицо его было черно. Лишь толстые губы розовели запекшейся коркой. Да глаза — махонькие, они светили из-под серых, присыпанных пылью бровей. В них угнездилась усталость и — ничего кроме усталости, как я ни вглядывался!

— Ну что, Труев? — спросил я охрипше. Отрывисто. — Сбросить вас вниз?

— Да уж решайте! — ответил он также охрипше, отрывисто. — Больше-то я не сумею взобраться!

Рваная рана раскрылась у него на скуле, темная кровь вытекала из раны и медленно, вязко стекала, учерняя корку грязи на коже. Ладонь моя, как от электроудара, отскочила от лысого темени и сама по себе протянулась к его шарящим пальцам. И они за нее ухватились. Неповоротливый, как на цирковой арене тюлень, Труев начал выплюхиваться на поверхность, волоча свою ногу. Минуту-другую полежал носом вниз, отдышался. И повернул, чуть приподняв, ко мне свою большую, бородатую снизу, а сверху — голую, как скорлупа, голову.

Передо мной оказалось существо, мало напоминающее гомо сапиенс. Все чувства погибли во мне, кроме брезгливости, и ладонь, не забывшая объятий грязнокровавых пальцев, горела от отвращения. Но вот существо перевалилось на массивную задницу и, опираясь на локоть, приподнялось:

— А знаете, Медедев? — проскрипело оно. — В вашем предложении имеется смысл! То, что я пережил, отлично впишется в текст!.. Эта ваша жестокая шутка, знаете ли, тоже перевернула все мои представления о жизни, о людях… Вы, конечно, убийца, садист, это так интересно… Надо нам в самом деле попробовать отработать роман… Вот любопытно: что вы думали обо мне, когда я там копошился?

Я не верил ушам. Однажды я слышал такие слова о себе — тогда я им не поверил. Что особенное они — и Труев сейчас, и тогда Леонид Леонидович (кстати, такие разные, разные люди!), — что особенное они видят во мне?

Внезапно я понял: да он просто зубы мне заговаривает! Он понял, конечно, что после случившегося я не могу сохранить ему жизнь. Он догадался, что даже если он, находясь в яме, закончит — допустим! — роман, даже после того (а вернее: тем белее после того!) я бы не мог его выпустить хотя бы из чувства обычного самосохранения. Он догадался и начал карабкаться. А сейчас зубы мне заговаривает.

Солнце пропекало меня до мозга костей мысли вязко тянулись, не разрешаясь извержением путной.

— Ну и что? Скинуть вас вниз? — низко я протянул.

И опять почудилось словно бы колыхание за спиной. Не выдержав, я оглянулся (а нельзя, нельзя было оглядываться: хоть и повержен, но, загнанный в угол, Труев мог наброситься, превозмогая себя!)… я оглянулся, но ничего не увидел. Вдруг понял: да это Оно! Оно наблюдает меня!

Приободрившись, я спросил его, будет ли он цепляться за жизнь. («Ваш принцип — недеяние! Ваш принцип — не сопротивление обстоятельствам! Согласитесь, что уходить в иной мир нужно достойно! Сохраняя верность своему главному принципу. И потом эта возня… бр-р! Это же неинтеллигентно: упираться, брыкаться! Еще, чего доброго, вы укусите! Ходи потом, подставляй задницу под уколы от бешенства! А так я возьму сейчас лом, с его архимедовой помощью перевалю вас к краю дыры и спихну, не доставляя ни вам, ни себе особых хлопот!»

С этими словами я поднялся за ломом.

— Не торопитесь! — заговорил он, глядя затравленно и хватая рукой заостренный конец лома, который я намеревался подпихнуть под него. — Это гораздо серьезней, чем вы полагаете! Этот не ваш роман надо весь переделать! Надо переписать его так, чтобы он стал вашим! В а ш и м! — он крепко вцепился в конец этого достаточно тяжелого лома и мешал мне воткнуть. С трудом я вырвал его, пошатнувшись и едва не упав. — Поймите! — вопил он с земли — толстый, распростертый тюлень. — Во всяком крупном романе должна быть изюмина. А я ее дал! Помните, помните? Герой, запутавшийся в обстоятельствах, обращается за помощью к НЛО…