Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Молодежь все еще хорохорилась. Уже многие семьи поспешно уехали в Турцию, а старшины не решались выезжать с покорностью: не имели полномочия от своих обществ. К тому же убыхи, последнее непокорное племя, пределов которого до сих пор не касалось русское оружие, подстрекали оставшихся шапсугов. Как народ более промышленный, умный, убыхи по возможности силились удержать перед собою стену из соседних племен. Они называли шапсугов бабами, грозились убить хаджи-Каспулата и клялись умереть все до единого, а не пустить русских в свою землю. Небольшие партии убыхов бродили по шапсугской земле.

Более тысячи семейств пожелали выйти на Кубань; им тотчас же были выданы билеты на свободный проезд.

С первого же шага можно было увидеть, что покорившиеся шапсуги были далеки от мысли изменить своему слову. Старшины, каждый в своем районе, окруженные толпами местных жителей, выезжали навстречу и провожали отряд. Они просили только не трогать, до истечения срока, их селений, семейств и имущества, что, конечно, исполнялось бы и без их представления.

В селениях шапсугских, по дороге, жителей почти уже не было. В некоторых был выставлен белый парламентерский флаг. К трем часам пополудни отряд благополучно достиг устья реки Псезуапе и занял бывший форт Лазарев.

И тут, не успел отряд стать бивуаком, показалась масса всадников. То были представители шапсугского общества Гои, соседнего с убыхами, жившего по низовьям Псезуапе и Шахе, и во главе их статный, красивый старшина Заурбек.

Шапсуги слезли с коней и подошли к генералу. На многих ярко горели широкие галуны нарядных черкесок и блестело облитое серебром и золотом дорогое оружие. Старшины здесь, на Туапсе, и выезжая дорогою, говорили, как будто заранее согласившись, все сходно. Они начинали с силы и могущества русских, с успехов на северном склоне, говорили об абадзехах, об их жалкой участи, следствии неблагоразумного упорства, о ничтожестве и бессилии племен южного склона без северного и кончали заявлением, что считают уже землю, на которой живут, не своею и просят только о целости семейств и имущества.

Знакомство с убыхами начальства и войск Кубанской области началось задолго до вторжения в их землю. Да и как было не интересоваться убыхами, когда от них исходили все поддержки, как нравственные, так и материальные? Про убыхов и горцы отзывались с особенным уважением; убыхи и русским войскам, когда они подходили к ним с юга, показали себя немалосильными. Неужели в самом деле племя это так страшно? — вот вопрос, который желательно было разрешить с самого начала знакомства с убыхами.

Между тем материальной силы у убыхов было немного. Они одни, отдельно, по численности и средствам, не только не были в силах противиться неприятелю, столь настойчивому и сильному, как русские, но даже не могли бы существовать. С покорением абадзехов и шапсугов, они лишились хлеба и скота. Хорошо понимая свое положение, убыхские старшины постоянно заботились, чтобы по возможности дольше поддерживать закрывавшие их от русских племена. Иногда они сами принимали начальство над партиями абадзехов и шапсугов, по временам высылали на помощь большие и малые партии. Разумеется, в партиях участвовал цвет населения. На глазах у соседей самолюбивые убыхи действительно сражались отлично; оттого приобрели громкую известность, как храбрецы и наездники, несмотря на то, что масса народа, как оказалось, вовсе не такова. Но убыхи не столько поддерживали соседей, сколько подстрекали их. Всевозможные, ходившие по горам, письменные воззвания, слухи и извещения распространялись и выпускались убыхами. Наконец, видя, что абадзехам и шапсугам становится плохо, убыхи первые хватаются за последнее средство: ищут помощи за границей. Письма и обещания от разных личностей прежде всех получались убыхами и от них уже расходились. Авантюристы-европейцы, прибывавшие к кавказскому берегу, получали пристанище у убыхов. На их же берегах ждали горцы высадки какого-то европейского войска.

Чем ближе подходили русские к убыхской земле, тем более беспокоились убыхи. Но беспокойство это проявлялась различно. Люди умные видели, что русских не пересилить; они понимали, что сопротивление с оружием в руках поведет только народ к разорению, а исход дела не изменится, и потому более и более склонялись против войны. Но заявлять гласно о необходимости покориться без боя не решался никто: это прямо противоречило понятиям о самолюбии и о чести. Большая часть таких людей молчали и выжидали. Некоторые действовали гораздо эгоистичнее: не заботясь о народе, думали о себе, вступали тайно в сношение с нами, вызывались устраивать дела в пользу русских и нахально просили себе за то платы.