Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

— Да, тэтэж?..

— Что такое аул? — спросил дедушка. — Его можно построить заново… Я не тебе, Уильям — я мальчишкам!.. Вы понимаете, ым?..

— Да, тэтэж…

— Но когда Железный Волк первым делом выест в человеке его живое сердце, ым?.. Я спрашиваю?

— Да, тэтэж…

Но дедушка снова уже говорил с одним Олениным:

— Тогда можно родного брата предать… Ты понимаешь, Уильям?.. Спасут его собаки, а не сестра, которую он выкормил мозгами оленей… а, Уильям?.. Это собаки будут зубы себе обламывать и вырывать с мясом когти, когда станут рвать на куски Железного Волка!.. А сестру, у которой он успел съесть ее сердце, родной брат повесит потом за косы посреди хаты, которую он для нее построил. И будет сидеть на пороге и гладить раненых собак. И очнется только тогда, когда ноги его промокнут от слез сестры — они хлынут уже через порог. И он пожалеет ее: продаст кумыку за штуку сукна… Думаешь, Уильям, адыгейцы такие жестокие, что так закончили эту сказку, ыйт?.. Но как, скажи, можно жить рядом с человеком, у которого Железный Волк съел сердце?.. Тогда и родного брата можно предать… И залить водой землю, где люди рождались и умирали… Где их качали в кизиловой люльке и где над их могилой висит полумесяц, — залить водой! Тогда можно проглотить язык и не возражать начальникам в Екатеринодаре, а только в рот им заглядывать: что ж, давайте зальем Адыгею, если кому-то очень хочется. А екатеринодарским начальникам, если им и жалко этой земли, тоже остается только молчать перед московскими начальниками. Все молчат, если Железный Волк успел сожрать сердце!.. Тогда все можно, если сердца уже нет. Погубить землю… даже если это такая, как эта — райская земля… Понимаешь, Уильям?!

Почему стали лошади? Сами…

Я было шевельнул вожжами, чтобы вожжи тихонько прошлись по крупам да по лошадиным бокам, попробовал было стронуть бричку, но кони только перемялись на одном месте. Заупрямились?

Сложил губы и легонько причмокнул: вперед, мол, вперед! Но они опять лишь перемялись — только и того, что на этот раз как бы в явном каком недоумении.

— Оставь, ей! — сказал дедушка. — Пусть маленько отдохнут… посиди!

Был тот самый вечерний час, когда солнце, которое уже коснулось земли, на глазах плавилось и жаркою малиновой полосой растекалось в обе стороны по горизонту… Темь спускалась словно откуда-то сверху, но чем ниже, тем была она голубей, а само солнце окружала тонкая и нежная зелень. Вслед за малиновыми полосками она тоже продвигалась по сторонам, высвечивая черные верхушки деревьев…

По причудливым, что-то близкое напоминавшим очертаньям я вдруг понял: это оно садится над нашим аулом, солнце…

Мы ехали без дороги, по целику, где скорее всего был выпас, и остановились на пологом, длинном пригорке, похожем на размятый каталкой старый курган… Кто его раскатал так? Время?

Что-то тихонько позванивало вокруг, шуршало, попискивало, потрескивало… То ли к ночи готовились невидимые степные обитатели, а то ли к дальнему пути — подальше, подальше от этих мест.

Степь все еще дышала зноем, но вот к духмяному запаху трав прибавился еще один, напоминавший мне о дедушкиной академии. И я вдруг понял, что лошадки тут всегда отдыхают, а дедушка в это время сидит на бричке и молча смотрит на наш Шиблокохабль.

— Действительно, райская земля! — негромко сказал Оленин — Особенно в этот вечерний час…

Я уже достаточно хорошо знал Вильяма Викторовича: по-моему, он хотел произнести одно из своих любимых слов — сокровенный час…

— А ты знаешь, что это за час? — вдохновился дедушка Хаджекыз. — Я тебе скажу, Уильям. В давние-давние времена Сатаней, мать Саусруко, и один молодой шорник поспорили. Она сказала: сошью до заката сай… Это для женщин… одежка у них такая. Вот поспорили они, каждый взялся за дело… Шорник ловкий и молодой — что ему?.. Хоть кавказское седло сделать… черкесское седло, сложная работа. Все равно он уже закончил ее и сел отдыхать. А Сатаней все спешила, но времени у нее не хватало, и тогда она взмолилась: о, мое солнце!.. Если бы ты хоть на минутку остановилось!..

— Вот оно что! — как бы поблагодарил Оленин.

— Да, Уильям, оно остановилось!.. И Сатаней успела дошить свой сай… И молодой шорник, с которым она поспорила, сказал: это настоящая работа, ыйт! И с тех пор солнце, когда садится, всегда немножко задерживается: а все ли на земле успели сделать?

— И верно: сокровенный час! — все-таки сказал Вильям Викторович. И мне отчего-то сделалось и радостно и чуть грустно.