Юнус Чуяко - Сказание о Железном Волке

Таким образом, в первые три дня движения выжжено было дочиста все пространство между второстепенным хребтом и морем. Оставлены только для переселенцев аулы, ближайшие к берегу и к местам сбора. Время было посредственное, хотя 8-го и 9-го, и днем и ночью, шел дождь. Ни в людях, ни в лошадях, ни в оружии потери не было. С мест сборов несколько кочерм уже отплыли в Турцию; многие нагружались.

…Начальник отряда и его штаб остановились на каком-то кургане: нельзя было сыскать даже ровной площадки под палатку генерала. Тут же, по обыкновению, пристроилась команда конвойных казаков. К счастью, случился, поблизости, в овражке, небольшой горский хутор. Крыши с хлевов и амбаров, почти сгнившая солома да папоротник, тотчас разобраны нарасхват: это был единственный корм для коней. Плетневые стены служб и заборы сейчас же сломаны для костров. Осталась одна небольшая ветхая сакля. В нее набилось человек двадцать казаков. Они развели огонь в камине, стали варить себе пищу и сушить башлыки и черкески. Шашки, кинжалы и ружья закрыли собою все стены. На полу разостлали сплошь бурки, и на них отдыхал кто управился.

Проходя мимо сакли, всякий невольно засматривался: кто это так беззаботны и веселы? Шум, говор, смех, споры раздавались далеко. Нет признака недовольства; нет тени ропота.

— Так неужели и взаправду бывают походы труднее? — спрашивает молодой, стройный казак, сидя у огня, возле пожилого, с умным лицом и огромною бородою, который мешал деревянною ложкою варившийся в висячем котле суп.

— А ты думаешь как, — возразил тот, — что трудность только горы да горы?.. Не в том она. Мало ль мы с тобою и снегу летом видали и карабкались по скалам, и не ели по суткам, а по месяцам глодали сухарь… Не в том она, трудность-то, а в непривычке. Вот бы сюда на три дня кто не привык, кто все по ровному месту ходил: накричался бы, и на словах-то насказали бы, и на веки веков себя прославили бы. А мы вот за десятый год маемся: ничего — и не жалимся. Так вот она, трудность-то. Зато сказано: за одного битого двух не битых дают.

12-го марта отряд спустился на реку Ашше. Главная колонна с обозом прошла 8,5 верст. Подполковник Клюки-фон-Клугенау опять с четырьмя батальонами обошел влево ущельем реки Тхаценако, а майор Щелкачев с кабардинцами — правее, другим притоком Ашше. В этот день уничтожено более ста аулов.

…В военном журнале даховского отряда от 7-го по 20-е марта движение это закончено следующими словами:

«Во все время описанного движения войска даховского отряда показали новый пример полной готовности по первому требованию переносить самые тяжелые труды, самые большие лишения. Девять дней без дневок, с тяжелою ношею, они, выходя на рассвете, двигались по местности, замечательной своею суровостью, и стягивались на бивуаки уже в темноте, к позднему вечеру. От дождей одежда людей промокла насквозь, а осушить ее было некогда. Обувь от грязи и частых переправ поизносилась. Ночлеги в горах, под открытым небом, при непогоде, не давали возможности отправиться. Между тем, все чины до последнего солдата исполняли обязанности свои с примерным усердием…»

…Авантюристы-европейцы, понимая, что слишком мало шансов на исход, успешный для горцев, собрались к отъезду с Кавказа: уложили привезенные ими доспехи и перевезли часть их к корчме, готовой к отплытию в Турцию. Только одно наиболее тяжелое орудие, нарезное, железное, системы Армстронга, с принадлежностями, опущено в воду в реку Лос, перед мостом, где был аул хаджи-Баракаева. Орудие это впоследствии было вынуто из воды нашими войсками и отправлено в артиллерийский склад укрепления Константиновского. Оно оказалось совершенно исправным. Но, приготовясь к отъезду, авантюристы не уезжали. Они все еще надеялись, что, может быть, по оплошности или по какой-нибудь другой причине, русские не займут убыхской земли раннею весною. В таком случае отдалилась бы цель поездки их на Кавказ. В партии ни один из европейцев не участвовал: тогда кредит их в глазах горцев уже упал и на нарезные орудия немного рассчитывали.

Вообще экспедиция восьми авантюристов-европейцев в горы Кавказа была одним из самых неудачных предприятий. Разумные, хорошо понимавшие дело горцы говорили потом сами, что приезд европейцев только ускорил падение их и авантюристы принесли пользу не горцам, а русским. Известно, что чеченцы сражались отлично до тех пор, пока у них не появлялись орудия. То же самое было и здесь. Когда есть пушки, горцы все надежды полагают на них: можно лично самим уже быть осторожнее, не к чему лезть вперед с прежнею смелостью. В первое время по прибытии Баракаева с иноземцами все внимание горцев обратилось на новинку. Баракаев в глазах всех много вырос; все хлынули к нему, и партия хаджи-Догомукова значительно ослабела. Между тем не было у убыхов предводителя лучше, чем Догомуков, не было личности, которая бы с большею настойчивостью, чем он, проповедовала отстаивать до последнего независимость. Дело кончилось тем, что Баракаев и Догомуков сделались врагами, и убыхи, как одно целое, пошатнулись еще более. Впрочем, и в глазах партии Баракаева авантюристы не были в особенном почете. Надо было слышать, с какою едкою иронией горцы смеялись над не внушающей уважение наружностью большинства пришельцев, над их дурным оружием, плохими лошадьми, некрасивою ездою верхом. «Нет, нет, — говорили про них, — это не джигиты, не наездники». Но лучше всего положение пришлых европейцев в горах характеризуется тем, что генералу Гейману несколько раз предлагали принести головы всех их за 200 рублей серебром. Так ценили спасаемые своих спасителей!